Оба засмеялись.
– Но я серьезно спрашиваю, – попытался возмутиться Хелье.
– Я, Хелье, сын мой, уже выбрался из возраста, когда народ серьезно спрашивает и отвечает.
– Устал?
– Нет. Просто убедился, увидел доказательства, что серьезно спрашивают глупости. Не всегда. Почти всегда. И сердце мое переполняется жалостью, когда я думаю, сколько пришлось толер… терпеть Наставнику… то есть, Учителю… которого постоянно серьезно спрашивали. Он им молвит о Царствии Небесном, а они спрашивают, как обмануть соседа или привести жену в повиновение безусловное. В Киеве есть парень местный, десять годов всего, у Ипполита учится, зовут Илларион. Знаешь?
– Знаю очень хорошо.
– Он знаменит в киевской церковной администрации тем, что поставил всех на тупик вопросом про пряники.
Хелье засмеялся.
– Вот ты видишь, – сказал Иоанн. – Ты смеешься, а не серьезнишься. Из этого я могу заключить, что вопрос про пряники важен более, чем многие серьезные вопросы.
– А что за вопрос? – спросил Хелье.
– Почему дети не получают пряников, если они поступают не как велит им владыка Ипполит, но по совести? Если перевести это на более … доставательный? … нам язык… нет, не доставательный…
– Доступный, – подсказал Хелье.
– Корректно. Доступны. Если перевести, на более доступный взрослым людям, то вопрос есть так – почему церковная администрация считает, что покупка детской души за пряники – не такой большой грех, чем покупка взрослой души за деньги? То есть, у каждого священнослужителя есть долг наперед администрации. Но ведь есть еще и долг христианина, а он важнее. Думаешь?
– Да ну, – сказал Хелье. – Все это глупости. Просто Илларион сластена и за пряники готов на все.
– Точнейше, – подтвердил Иоанн. – Но ведь пряники, сравнение с другими – очень невинная страсть.
Хелье помрачнел и побледнел. Да, подумал он. Тут он прав. Куда мне до Иллариона, Илларион по сравнению со мною – святой.
– Благослови меня, святой отец, – попросил он.
– Это всегда. Не откажу.
***
Брат Артем перевез Хелье на другой берег Днепра. Обнялись. В дорогу брат Артем дал Хелье краюху хлеба и огурец, хотя дороги-то было полчаса обычным шагом.
– Не очень там, в миру, буйствуй, – наставительно произнес брат Артем. – А как припечет, закручинишься, так всегда пожалуйста к нам. Не обидим. И вот еще что. Игумен велит, чтобы робу-то ты мне отдал, потому ты нам… э…
– Порчу репутацию, – сказал Хелье. – Это он прав.
Тут же на берегу он скинул робу, натянул шерстяную рубаху, купленную в Киеве, и закутался в сленгкаппу. Брат Артем перекрестил его и поехал обратно через Днепр.
Легкий мороз раздражал ноздри. Хелье следовал к Любечу маршевым шагом, напевая какую-то глуповатую песенку, слышанную им в Корсуни. Все дальше и дальше от Каенугарда. С каждым шагом все дальше.
Показался холм с детинцем на вершине. Все как у взрослых, подумал Хелье, детинец вон, стенка, башенки, терем. Церковь еще не управились построить, ну да это не беда, славянские территории велики, поэтому время течет медленнее.
На подходе к холму его окружили всадники – восемь человек. Он схватился было за сверд, но в него целились из трех луков.
– Наконец-то! – сказал Эймунд, спешиваясь. – И как вовремя! Не бойся, здесь тебя никто убивать не будет. Веревку мне.
Один из всадников, наклонившись с седла, протянул ему веревку, но Хелье решил, что как только этот гад, любовник Марии, протянет руку за его, Хелье, свердом, он перережет ему глотку, а дальше – пусть с ним делают, что пожелают.
– Тебя нужно показать князю, – доверительно сказал Эймунд, приближаясь. – А, плотник? Думал ли ты, что такая честь тебе выпадет – сам Князь Новгородский назначит тебе наказание. И в твоих силах облегчить участь свою. Для этого…
– Новгородский? – переспросил Хелье.
– Молчи, подлец. Давай сюда сверд.
Левой рукой Хелье медленно вытащил сверд вместе с ножнами из-за пояса и протянул его Эймунду поммелем. Эймунд передал оружие одному из конников.
– Руки вперед, – сказал он.
Хелье протянул вперед руки, и Эймунд связал ему запястья, а конец веревки намотал на луку своего седла, после чего он стукнул Хелье кулаком в скулу, и сигтунец рухнул на землю.
– Это в счет будущего, – неопределенно произнес Эймунд.
Они было поехали в гору шагом, как вдруг с реки раздался чей-то басовитый голос:
– Ого-го-го-го-гооооо!
Всадники остановились и обернулись. Ладья шла точно поперек течения, явно нацеливаясь на Любеч.
– Посол от Великого Князя к посаднику новгородскому! – раздалось над рекой. – Пленника везу менять, хорла еть!
– Так, – сказал Эймунд. – Ларс, – обратился он к одному из конников. – Скачи за князем, быстро.
Ларс ринулся вверх по склону, к детинцу. Ладья приблизилась, заскочила килем на берег, и Дир в роскошной сленгкаппе выпрыгнул из нее и потянул за веревку связанного Рагнвальда. Эймунд побледнел от ярости.
– Где там наш поляк? – спросил Дир делово. – Меняю его вот на этого… Э! Хелье! Чего это они тебя, заметь, связали?
– Мучители они, – объяснил Хелье. – Смысл жизни у них – мучить людей. Ежели за целый день никого не свяжут – звереть начинают, на людей кидаться.
– Ага, – понял Дир. – Ну, ничего, я и тебя увезу вместе с поляком. Развяжите его.
– Ты глуп, – сказал ему Эймунд, сдерживаясь. – И я с тобою еще посчитаюсь.
– Ты мне зубы не заговаривай! Развязывай Хелье.
– А, его зовут Хелье?
– Да. Развязывай.
– Такого уговору не было.
– А уговору пока что вообще нет.
– Не меняют двух на одного.
– А я меняю.
– Тебя послал Святополк.
– И что же?
– Послы выполняют волю пославших их, не более.
– Ничего, ничего, – заверил его Дир. – Не бойся. Выполним и перевыполним.
– Эймунд… – сказал Рагнвальд.
– А ты заткнись, – велел ему Дир. – Развязывай Хелье, Эймунд, не то я сейчас твоего дружка мучить буду, кости его варангские ломать по одной. Ну? – он притянул связанного Рагнвальда к себе.
– Не имеешь права! – крикнул Эймунд. – Не смей! У тебя поручение и приказ!
– А я срал, – сказал Дир.
Взяв Рагнвальда за предплечье и кисть, он сделал движение, и Рагнвальд взвыл.
– Эймунд! – крикнул он.
– Хорошо, постой, – попросил Эймунд.
– Развяжите мне руки, – потребовал Хелье. – Я не собираюсь никуда идти. Мне нужно видеть князя.
– Не торгуйся с ними, Хелье, – покровительственно сказал Дир. – Я здесь, и, стало быть, все в порядке. Ежели очень нужно, то я их тут, заметь, всех просто покрошу в кубышки.
Все эймундовы всадники были люди бывалые и смелые, но Дир был очень большой, а говорил спокойным убедительным басом. Кто знает – вдруг действительно покрошит? Вон ручищи какие здоровенные.
