Глава I
Адриан и Юлий Агриппа[24]
В разрушенном дворце наместника за два месяца успели восстановить несколько комнат. В только что отделанном атрии пахло известкой, стоял сырой дух, несмотря на то что по углам горели четыре жаровни. Сиреневые дымки, причудливо извиваясь, утекали вверх – к синей прорези неба в прямоугольнике над имплювием[25].
Охрана наместника пропускала Афрания и его спутников беспрепятственно в любой час дня и ночи, но в атрии фрументария и его спутника встретил вездесущий Зосим.
– Наместник занят. Важный гость, – бросил всемогущий вольноотпущенник.
«А, мы знаем, что за гость у него ныне…» – мысленно ответил Приск.
– Уж не Траян ли? – спросил Афраний.
– Юлий Агриппа, – уточнил Зосим. – Наместник просил не беспокоить.
– А кто такой Юлий Агриппа? – поинтересовался Приск.
– Я слышал – один из самых богатых людей в Сирии, – сообщил Афраний. – Часть его поместий находится рядом с Апамеей…
– Апамея разрушена до основания… – вздохнул Зосим, как будто речь шла о его личным владениях.
Постояв так недолго с видом самым печальным, он вдруг встрепенулся, скользнул к проему, что вел в таблиний, приоткрыл дверь и заглянул. Потом обернулся, махнул рукой.
Означало это: Адриан зовет.
Когда Приск и Афраний вошли, в таблинии никого не было, кроме самого Адриана.
– Ну и что за важное дело? – спросил наместник.
Вид у него был суровый, но усмешка в уголках рта говорила – расположение духа у него самое что ни на есть благодушное. Зная его вспыльчивость и склонность к переменам настроения, Приск бы постарался как можно короче доложить о находках в доме Александра (о которых Адриан и так уже знал по вчерашним запискам) и благоразумно ретироваться. Но он был не один, Афраний же – интриган куда более искушенный – решил, что стоит поставить наместника в известность.
Рассказ о событиях вчерашнего дня, вечера и ночи занял что-то около получаса. Афраний говорил обстоятельно, четко, без лишних подробностей. Единственное, что опустил, так это способ, которым сумел вытрясти из Александра подробности насчет Андрея. Адриан слушал молча. О том, что Приск перетряхнул вещи Береники, тоже не упомянули.
– То есть… Как я понял… а я вроде бы все понял… – проговорил наместник в задумчивости. – Вы двое умудрились упустить лазутчика парфян Амаста и еще одного лазутчика, предположительно из Хатры, который отирался возле военного трибуна несколько месяцев. То есть раба Сабазия. Так?
– Да, эти двое бежали, – согласился Афраний, – но нам удалось захватить нескольких помощников. Александра и его жену – прежде всего. Мы нашли склад с оружием, записки, условные знаки…
– Придурки! – рявкнул Адриан, не дослушав оправдания. – Все это чушь! Главное – от вас ускользнула парочка опасных лазутчиков! Весь Восток вот-вот восстанет против власти Рима, а вы двое рассказываете мне о своих достижениях…
– И о промахах, – уточнил Афраний.
– Вот-вот! О том, как вы сели в глубокую вонючую лужу…
– Не слишком глубокую. В Антиохии восстания точно не будет, – не побоялся возразить Афраний Декстр.
– Ну утешил!..
Наместник вдруг остыл – как раскаленные камни очага, на которые плеснули холодной воды.
– Так ты рассказал, что старикашка Пакор лично приезжал тайком в Антиохию… – спросил Адриан почти благосклонно.
– Нет, не в саму Антиохию. Похоже, его принимали на вилле за городом. В городе он не появлялся, хотя к старости многие становятся безрассудными. – И пусть хотя речь шла вроде бы о Пакоре, эти слова вполне можно было отнести и к Траяну.
– Мне это нравится… – вдруг сказал Адриан. – Эта дерзость, которая почти граничит с глупостью. Ты ведь можешь быть дерзким, трибун Приск?
– Я многое могу… – попытался уклониться от прямого ответа Приск.
– А можешь, допустим, отправиться тайком в Селевкию[26] и встретиться с Пакором?
– Вряд ли Пакор находится у нас в Селевкии…
– Ну… помнится, в Хатре у нас есть гостеприимец Дионисий… а у него имеется немало родни в Селевкии… – встрял в разговор Афраний.
– Да, помнится… – согласился Адриан. – Только не знаю, как встретит тебя родня Дионисия в Селевкии…
– Ну, если пообещать ему много золота… – Приск старался не смотреть на Адриана. Ему казалось, что это какая-то глупая игра, которая опять может закончиться криком, угрозами. А то – не исключал трибун – наместник может вскочить, схватив первое попавшееся под руку – трехногий бронзовый столик, например, с мраморной столешницей, – да обломать о спину двух незадачливых своих клиентов.
– Все зависит от тебя… – Адриан пока не торопился буйствовать.
– От меня? – Трибун удивился искренне.
– Разве ты не сказал только что, что готов отправиться в Селевкию?
– Я это говорил?
– Да, только что…
– Ну да. В порт на Оронте.
– А я говорил про Селевкию на Тигре!
Ничего такого Приск не обещал, даже не заикался. Но отрицать даже не пробовал. Подобные фокусы были вполне в духе Адриана. Приск не сомневался, что в случае чего Афраний тут же подтвердит, что трибун на опасную поездку согласился, – и даст в том клятву. С другой стороны – это лучше, чем сложить свою голову на блюде. Хотя он до конца не поверил в могущество этой красотки, но все равно опасаться стоило.
– Что я должен сделать? – выдохнул Приск.
– Неужели ты согласен ехать? – покачал головой Адриан. – Это же опаснейшее путешествие… Смертельное, можно сказать.
– Мне не привыкать.
– Я просто не верю, что ты согласен.
– Я могу отказаться? – с надеждой спросил Приск.
– Разумеется, нет.
«Вот гад…» – Приск не знал даже – злиться ему или рассмеяться.
– И что я должен сделать?
– Добиться, чтобы Пакор открыл римским войскам ворота Селевкии. Станет нашей Селевкия на Тигре – падет грозный Ктесифон. Ты наверняка слышал, что взять штурмом парфянскую крепость практически невозможно.
– И только-то! – фыркнул Приск. – Добыть Селевкию с Ктесифоном.
– А тебе подобное не под силу?
– Пожалуй что нет.
– А ты попробуй…
Это так в духе Адриана – дать невыполнимое задание клиентам, да еще изобразить удивление: а почему ты не можешь исполнить приказ? Слаб? Глуп? Боишься? Как жаль! У меня есть другие, способные куда на большее!
– И когда мне отправляться? – Приск втайне все еще надеялся, что весь разговор – нелепый розыгрыш. И Адриан вот-вот махнет рукой и откажется. Хотя… когда это властитель отказывался от безумного замысла ради здравого смысла? Или здравый смысл существует только у тех, кто получает безумные приказы?
