Ознакомительная версия.
Удар пришелся в нос. Юнец схватился за лицо, размазывая кровь, и тихонько заскулил. Прямо как побитый щенок.
– Что делает, а?! Душегубец! – Кажется, это закричал тот мужик, что не верил в победу палки над мечом. Понятное дело, проигрывать никому не нравится.
– Головник[35]! – гаркнул рыжебородый мужик в забрызганном грязью армяке, тыкая в Никиту пальцем.
– Хватайте его, люди добрые!
Толпа качнулась к Никите. Тот, хотя и напугался до дрожи в коленках, не подал виду, а закрутил посох. Как Горазд учил. Восьмерка, петля, полукруг вправо, полукруг влево, над головой, вокруг поясницы.
Москвичи отшатнулись. Получить в зубы крепкой деревяшкой не хотелось никому.
– За колья, мужики! – прокричал сутулый мастеровой в шапке-треухе.
– Камнями ирода, камнями! – Худая старуха приподнималась на цыпочки, чтобы хоть иногда появляться над плечами мужчин, стоявших в первом ряду, но ее пронзительный голос с легкостью перекрывал прочих.
– Точно! Чтоб впредь неповадно было!
– Не позволим наших бояр обижать!
– Камнями!..
Никита едва успел сдержать размах посоха, когда к нему из толпы бросилась… Растрепанная, запыхавшаяся – видно, что потолкаться пришлось изрядно. Нютка? Точно. Она!
– Не смейте его трогать! – отважно закричала та, загораживая собой Никиту. – Люди вы или звери? Хороший он!
– Ишь ты! – прошипела все та же старуха. – Защитница выискалась!
– Мы-то люди! – сурово ответил рыжебородый, поддергивая рукава. – Мы драк тут не учиняли!
«Вот навязалась на мою голову, – с тоской подумал парень. – В одиночку я б еще авось прорвался. Ну получил бы по ребрам пару раз, сломал бы носы двоим-троим… А с обузой не выбраться. Выискалась, защитница! Нет чтобы тихонько домой уходить!»
– Ты зачем сюда выскочила? – зашептал он на ухо девчонке. – Прибьют ведь!
– Не боись, не прибьют! – с бесшабашной снисходительностью отозвалась она. – Я не дозволю!
«Вот дурёха! Думает, что сумеет толпу удержать от расправы! Да не родился еще такой человек, чтобы в одиночку, голыми руками…»
– Дурочка… – начал он.
Но тут суровый голос прокатился над торговой площадью:
– Всем стоять! Тихо!!!
И такой силой веяло от него, что даже раздухарившиеся мужики, готовые рвать на груди армяки и рубахи да кидаться в драку, притихли, втянули головы в плечи. Кто только что орал-надрывался, захлопнул челюсти, аж зубы клацнули. Кто-то даже шапку сунул себе в рот, чтобы ненароком словечко не вылетело. Только тощая, носатая старуха продолжала выныривать над плечами и головами, как поплавок. Трясла сухими кулачками. Выкрикивала:
– Камнями! Бейте его, православные! Бейте, кто в Бога верует!
Седобородый спутник Емельяна Олексича не спеша раздвинул конем толпу. Да, собственно, и расталкивать не пришлось – горожане сами расступались перед ширококостным серым жеребцом.
– Ой, а мы про тебя и забыли, дядька Любомир… – виновато развел руками светловолосый мужичок. От смущения дернул себя за льняную бороду.
– Никшни, сказал! – сверкнул черным глазом дружинник. Наклонился с седла к орущей старухе. – Федосья!
– А? – Бабка побелела, шарахнулась в сторону. Будто желала спрятаться. Но дюжие мужики, стоявшие вокруг, не позволили. Сдвинулись, заступая дорогу к спасению.
– Ты бы, Федосья, рот свой черный закрыла, – мягко, едва ли не ласково проговорил Любомир. – Закрыла, платочком замотала и… Проваливай отсюда! – загремел он на последних словах, будто конные сотни в бой бросал.
Старуха охнула, икнула и ужом протиснулась между двух подмастерьев.
– То-то же… – довольно бросил седой. Обвел взглядом собравшихся. – Благодарствуйте, люди добрые, что вступились за боярина Емельяна свет Олексича! Поклон вам низкий!
Любомир и вправду поклонился, прижимая ладонь к сердцу. Потом выпрямился и продолжил:
– Только самовольный суд чинить никак нельзя. Кто лучше всех рассудить сумеет – виновен ли этот малый, или боярин Емельян сам нарвался?
– Дык… это… князь-батюшка, ясен пень! – воскликнул ободранный – будто его собаки по подворью валяли – мужичонка с подбитым глазом.
– Ай, молодец! – похвалил его Любомир. – Умище-то не пропьешь! Верно я говорю, православные?
Толпа загудела:
– Точно!
– Правильно!
– В Кремль его! Пущай князь решает!
– Значит, согласны вы, чтоб головника князь судил? – гнул свое дальше седой дружинник. – Хотя какой он головник?! Вон он, Емельян Олексич! Поглядите, кто не верит на слово! Живой стоит! Целехонький! Только за живот держится…
– Верно! – отвечали люди. – Живой!
– И Мишка вроде как не убитый. Юшка из носа? Так это у молодых не в диковину. Сами подрались, сами помирились…
– Спасибо тебе, Любомир Жданович! – чинно проговорил белый как лунь дед. Такому давно пора на печи сидеть, косточки греть да внучатам сказки сказывать. Одному Богу ведомо, зачем его понесло на торжище?
– Да за что же спасибо? – приподнял бровь всадник.
– Не дал греха на душу взять. От смертоубийства удержал, – все так же неторопливо и веско объяснил старик.
– Ну! – хмыкнул Любомир. – Тут мне добавить нечего. Удержал так удержал. Грешен. Каюсь.
По рядам плотно сгрудившихся людей волной прокатились смешки.
– Все, православные! Идите по своим делам! А то без товара останетесь. Чем тогда семьи кормить станете? – махнул рукой дружинник, а сам неторопливо подъехал к неподвижно застывшему Никите.
– Откуда будешь такой, прыткий? – внимательно пробежал взглядом, словно цепкими пальцами ощупал. Все подметил, все определил раз и навсегда – и постав ног, и обманчиво расслабленный хват на давно остановившемся посохе. Нютку, растопырившую руки в неуклюжей попытке защитить – и ту разглядел.
– Издалече, – отвечал Никита. Любомир ему нравился. Уверенностью и спокойствием напоминал Горазда. Именно поэтому парень решил держаться настороже. Нельзя поддаваться чувствам. Расслабишься – сожрут и косточки сплюнут.
– Никак тверич? – подметил его выговор седой.
– Оттуда. Верно. А что, нельзя?
– Тверичам дорога на московский торг не заказана. Только зачем же палкой махать, бояр калечить?
– Я первым в драку не лез, – стоял на своем парень.
– Да неужто?
– Кто меня плетью ожег? Боярин ваш…
– А ты такой гордый, что уж и плетью нельзя?
– Я – не холоп.
– А кто же ты?
– Человек.
– Вона как! – протянул Любомир. И повторил, будто пробуя слово на вкус: – Человек! Не приучил разве вас Михаил Ярославич к покорности?
Никита только плечами пожал. Что тут ответить? Он о князе тверском и не слышал, почитай, ничего, кроме того, что успел поведать дед Илья. И с дружинниками Михаила Ярославича первый раз столкнулся, когда боярин Акинф пожаловал в гости к Горазду.
Ознакомительная версия.
