— Но, Тадеуш, политика — это неотъемлемая часть объединения страны. По крайней мере польские князья никогда не воюют друг с другом, чего нельзя сказать об английских, итальянских или французских.
— Нет, они предпочитают засады, яд, ну и изредка убийство. А с Рыцарями Креста будет война — вот увидите!
С этим утверждением никто и не собирался спорить, посему разговор на некоторое время прекратился.
В тот вечер после ужина мы с отцом Игнацием сели в стороне от остальных наших спутников.
— Знаешь, отец, я был в гостинице. Значит, оно находилось именно там.
— Что было в гостинице, сын мой?
— Гостиница «Красные ворота», на дороге возле Закопане. Наверное, я попал в прошлое, когда спал в гостинице. Эти двойные стальные двери кладовки… Наверное, я находился в чем-то типа машины времени.
— В двадцатом веке делают машины времени?
— Что? Нет. Конечно, нет. Но разве ты не понимаешь? Если у них была машина времени, значит, они могли быть из любого века.
— То есть ты полагаешь, что твое пребывание здесь — результат действия какого-то механизма, а не Божья воля?
— Отец, Божьей волей может быть что угодно! Бог может делать все, что захочет, но я могу рассматривать этот мир единственным известным мне способом — как инженер. Думаю, что я должен вернуться в ту гостиницу. Может, там я найду ответ.
— Сын мой, во-первых, твои слова близки к богохульству. А во-вторых, в это время года ты просто не сможешь проделать обратный путь вверх по реке Дунаец. Ты замерзнешь насмерть, не пройдя и полпути. Я бы никогда не отважился на такое, разве только по указу Папы. Тогда бы я пошел, зная, что меня канонизируют как святого мученика.
— И все же я должен попробовать.
— Ты можешь верить в машины, сын мой, а я верю в Бога. Я думаю, что на твое пребывание здесь есть причина, и полагаю, что тебе следует ее выяснить.
— Но…
— И потом, мы же договорились с лодочником доставить его зерно в Краков. Может, я и ошибаюсь, но мне кажется, что лодка с зерном — единственное его богатство. Если лодка замерзнет в реке, он погиб.
Некоторое время мы сидели молча.
— Отец, если ты так заботишься о лодочнике, почему тебя не беспокоит участь юноши? Тадеуш из тех людей, кому почти все беды нипочем. Но судя по тому, что он рассказывал о Кракове, поэт вряд ли доживет до конца зимы.
— Сын мой, существует большая разница между честным работящим человеком и бродячим поэтом. Ты не знаешь таких людей? Главное для них пьянство и разврат. Они поднимают на смех церковь и глумятся над общественным порядком.
— Нет же, он всего лишь заблудший юноша. Думаю, ему надо дать шанс, и он встанет на путь истинный.
— Дать ему шанс? Что ты имеешь в виду?
— Дать ему работу! Он неплохо образован. Он учился в Парижском университете. Говорил, что он не только поэт, но и художник. Если тебе нужны переписчики, из него выйдет больше толку, чем из меня.
— Ты и вправду думаешь, что я впущу его в монастырь?
— Я знаю, что впустишь.
— Знаешь? Ты читал об этом в исторических книгах?
— Нет, отец. Скажем так, я чувствую это.
— Ладно, я подумаю. Но ничего обещать не могу. А вот тебя попрошу кое о чем. Обещай хранить молчание. Ты не должен никому говорить — слышишь, никому! — что ты явился из будущего. Я позволяю тебе сочинить правдоподобное объяснение и рассказывать эту историю всем, кто будет задавать вопросы. Истинное положение обсудит Святая Церковь, но до тех пор, пока не принято решение, ты должен хранить молчание.
— Почему, отец?
— Как почему? Ну, во-первых, потому что я — твой духовник, и я говорю тебе сделать так. Во-вторых, ты представляешь, какие противоречия вызовут твои заявления? Тебе не дадут покоя сотни, а может, и тысячи желающих узнать свое будущее. Не исключено, что какой-нибудь сумасшедший объявит тебя новым мессией. Другие наверняка сочтут тебя исчадием Дьявола и потребуют твоей казни. Ты и вправду хочешь стать объектом такого внимания?
— Боже праведный! Нет, отец, конечно, нет!
— Тогда ты дашь клятву?
— Да, отец. Но какое отношение к этому имеет церковь?
— Самое непосредственное! Я должен отправить своему начальству полный отчет об этом деле. Я уверен, что мой отчет с их аннотациями в конце концов достигнет Ватикана и попадет в руки самому Папе. Вероятно, он отправит сюда своих представителей для выяснения обстоятельств. Затем они сообщат обо всем Папе, и в конечном итоге будет принято решение.
— Решение? Какое?
— Какое? Разве ты не понимаешь, что, возможно, являешься орудием Божьим, посланным по какой-то определенной причине?
— Я не ощущаю себя орудием Божьим.
— Твои ощущения ничего не значат.
— Хм… А как долго будет продолжаться процесс принятия решения?
— Может быть, два года, а может, и десять. Но пока оно не принято, ты не должен это обсуждать. Мне нужна твоя клятва молчания.
— Что конкретно я должен сделать?
— Становись на колени и повторяй за мной…
Я сделал все, как он просил, и произнес длинную клятву. Очевидно, отец Игнаций уже давно думал об этом. Я держу эту клятву, но в ней ничего не говорилось о том, что нельзя вести секретный дневник на языке, который в тринадцатом веке никто не мог прочитать.
Перед сном я обратился к отцу Игнацию:
— А что, если Церковь не сочтет меня Божьим орудием? Вдруг она решит, что я — орудие Дьявола?
— Я надеюсь, что в таком маловероятном случае, сын мой, ты подчинишься приказу церкви.
Уснуть после такого разговора оказалось делом нелегким.
На следующее утро, как только рассвело, мы начали тянуть лодку. Дорога вдоль берега Вислы плохая. Она пролегает через бесконечные хребты и сотни ручьев. Каждые несколько часов нам приходилось забираться в лодку и грести против течения мимо устья ручья или болота, где нельзя пройти пешком.
Но все же тянуть легче, чем грести, поэтому мы медленно шагали вперед с веревками за плечами.
Размышляя об этом, я никак не мог понять, как такую работу могли выполнять мулы.
— Летом вода выше, она покрывает заболоченные места, — объяснил Тадеуш.
— Разве вы не можете как-то улучшить эту дорогу? Несколько тысяч человеко-часов работы, какие-нибудь маленькие деревянные мосты, и наши труды вполовину сократились бы.
— Говорили, что гильдия лодочников просила феодалов сделать что-нибудь в обмен на дань, которую мы готовы уплатить, но ничего не вышло. Другое дело в городе, где народ более сплоченный, а на реке мы слишком разобщены. Некоторые работают на коротких перевозках между двумя точками. Другие — на длинных. Третьи, как я, доставляют товар туда, где можно заключить соглашение или хорошую сделку. Как же гильдии работать по всей Висле, со всеми ее притоками? Я уже восемь лет здесь плаваю, но до сих пор не знаю половины людей, у которых есть собственные лодки.
