Только вдоль.
— И вы, Алексей Иванович, совершенно правы насчет бюджета, — добавил Бухарин, и тоже налил себе водки. Но пить не торопился. — Но что всё-таки произошло в Петрограде?
Дзержинский откашлялся, и сказал:
— Повторю за товарищем Зиновьевым: ничего особенного в Петро… в Ленинграде не происходит. Несколько циркистов в пьяном виде решили эпатировать публику. Их деятельность пресечена самым решительным образом.
— Самым-самым? — подал голос Каменев.
— Именно так, Лев Борисович.
— А как же пожар в гостинице «Интернациональ»? — не без ехидства спросил Рыков. — Сгорела гостиница-то, дотла сгорела.
— Вас неверно информировали, Алексей Иванович. Ничего непоправимого. Пожар был, но вполне себе локальный. Выгорел один номер, несколько получили повреждения от умеренных до незначительных. Причина возгорания — неосторожное обращение с огнём. Попросту — с примусом.
— Подождите, подождите, — встрял Бухарин. — «Интернациональ» — это же «Англетер», не так ли?
— Совершенно верно, Николай Иванович.
— Примус — в номере «Англетера»? Это же немыслимо.
— В номере «Англетера» немыслимо, а в номере «Интернационаля» — обычное явление. Сейчас не прежние времена, когда в «Англетере» постояльцами были адвокаты, банкиры, помещики, литераторы и прочий сомнительный элемент. Сейчас селятся пролетарии со всей страны. Им в ресторанах питаться дорого. Потому готовят сами. Некоторые. Иногда на примусах. Вот и в этом случае приезжие хотели приготовить суп. Примус опрокинулся, произошло возгорание, — Дзержинский говорил скучно, монотонно, казенными суконными словами — и тем совершенно успокоил и Бухарина, и остальных.
— А как же Мессинг, главный петроградский чекист? Говорят, что с ним что-то случилось! — и Рыков налил себе снова.
— Мессинг? Что с ним может случиться? Живой Мессинг, живой. Переутомился немного, ну, так седьмые сутки без сна. Время серьёзное, враги могут воспользоваться смертью Ильича, тут спать некогда. Я и сам сплю урывками, — вид Дзержинского подтверждал, что да, что он не преувеличивает. Глаза утомленные, красные, да и весь облик показывал — он на пределе.
— Да вы садитесь, вы садитесь, Феликс Эдмундович. Выпейте водочки, помяните с нами Ильича! — немного суетливо сказал Рыков. — Выпейте, закусите, чем богаты, отдохните…
— Благодарю, Алексей Иванович, не могу. Если я сяду, да еще выпью — свалюсь, и буду спать три дня. А дел много, неотложных, — и он повернулся к выходу.
— Я тебя провожу, Якуб. Кое-что уточнить хочу, — сказал Сталин, и они вышли вместе.
Мороз, хоть и ослаб немного, но оставался лютым, однако это не мешало. Огонь грел изнутри, огонь революции.
— Так что случилось в Горках? — спросил Сталин.
— Взяли мы Горки, Коба, взяли. Как не взять. Подогнали две цистерны хлора, и пустили прямо по ветру на усадьбу. Вчера к ночи. А сегодня утром, когда газ рассеялся, взяли приступом.
— Никого живого не оставили?
— Некого было оставлять, Коба. Пустые Горки. Никого нет. Никогошеньки. Ни Ильича, ни Кати, никого.
— Куда же все делись?
— Ушли. Не могли же они улететь, значит, ушли.
— Как же их выпустили?
— Газы. С подветренной стороны все и разбежались. Хлор — это хлор.
— Так кто же держал оборону?
— Не знаю, Коба. Но обязательно узнаю. Работаем в этом направлении. Ищем. По месту жительства персонала — засады. Ведём активный опрос населения соседних деревень. Ну, и всё остальное. Найдём.
— Посмотрим, посмотрим. Ленин ушел, Катя ушла, врачи ушли, повара с парикмахерами ушли, и неведомые бойцы ушли. Как в русской сказке о Колобке. А что в Питере?
— Не видели там Ленина. Никто не видел.
— А кого видели? Ты расскажи, что мне, из тебя клещами тянуть?
— Расскажу — не поверишь, Коба.
— Ты попробуй, я и поверю. Я доверчивый.
— Тогда слушай. В гостиницу «Интернациональ» пришли двое, с мандатами. Требуют, чтобы поселили в пятом номере. Мандаты серьезные, а те двое еще серьезнее. Один — высоченный негр в роскошной шубе, другой — турок с саблей. Чистый интернационал. Но все насчет турка и негра предупреждены, мы успели. Их отвели в номер, и тут же телефонировали на Гороховую, приезжайте.
Те и приехали, шесть человек, все при маузерах. И быстро-быстро в номер. Пятый номер. Тут стрельба и началась, как из пулемета. Шесть маузеров, это сила. И сразу пожар. Оперативники выскочили, а негр с турком нет. Ну, поначалу подумали, что нет.
Да только через десять минут новость: двое, негр и турок, захватили трамвай. У негра пулемет Шоша, а турок саблею машет. Вскочили в вагон и закричали: кто готов умереть за Ленина, оставайтесь, остальные вон.
Все вон и вышли. А они поехали дальше, едут, и кричат, да так громко, что за сто шагов слышно.
— Что же кричат?
— Мол, Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить. И в воздух короткие очереди. За ними, конечно, погоню организовали, но держатся в отдалении — какой-никакой, а пулемёт. Потом видят — трамвай стоит. Заглянули в вагон — никого.
— Исчезли, значит.
— Если бы. В полдень негр и турок пришли на Гороховую. Сами. Без пулемёта. Негр этак вежливо говорит, что у них дело к гражданину Мессингу, и тот их ждет. Так оно и было, ждал Мессинг.
Отвели их к Мессингу, а потом… — Дзержинский замолчал.
— И что потом?
— А потом совсем странное. Вся Гороховая вдруг запела.
— Что же они пели? «Интернационал»?
— Нет, какую-то неизвестную песню, — Дзержинский достал блокнот. — Вот:
Ленин всегда живой,
Ленин всегда с тобой
В горе, в надежде и радости.
Ленин в твоей весне,
В каждом счастливом дне,
Ленин в тебе и во мне!
— Однако! — только и сказал Сталин.
— Они и сейчас поют. Пятый день, — добавил Дзержинский. — Позвали для консультации профессора Бехтерева. Тот считает, что это типичный случай массовой истерии на почве скорби по вождю.
— Бехтерев? Профессор? Нужно запомнить. А что дальше было с негром и турком?
— Тут след обрывается. Никакой возможности спросить нет — в ответ они поют. Допоют до конца, и снова:
Ленин всегда живой…
— А песня-то неплохая, а, Якуб? — вдруг усмехнулся Сталин.
— Может, и неплохая, да только Гороховая сейчас не работает, а распевает.
— Подождем. Кончится завод — и замолчат. Соловья песнями не кормят. Что думаешь делать дальше?
— Работать. Искать.
— Только тихо ищи. А то, бывает, лекарство хуже болезни. Начнешь искать Ленина, тут слухи
