Особист демонстративно со мною прощается и запрыгивает в свою машину. Ага, как же! Так он и уедет! Подождёт, пока визитер отчалит, да назад и возвернётся. Знаем мы такие штучки...
От машины ко мне быстрым шагом идёт моложавый черноволосый парень. Борода его аккуратно подстрижена и одежда сидит ладно. На боку кобура непривычных очертаний. Ого, АПСБ! Суперкруть по здешним меркам. Стоящий у въезда часовой только искоса посмотрел в его сторону. Понятно, особист уже растолковал ему что к чему.
– Ты Ершов? – спрашивает меня парень.
– Ну, я.
– Пайшанбе, – протягивает он мне руку. – Давай знакомиться! Фамилию мою тебе капитан сказал?
– Александр, – пожимая его руку, говорю я. – Да, капитан мне про тебя рассказывал. А что за имя такое странное – Пайшанбе?
– Четверг! – смеется он, запрокидывая назад голову.
– О как! А вот Душанбе, это...
– Понедельник. В эти дни там торг большой был, вот это место так и назвали.
– Так ты из таджиков будешь?
– Нет! – отрицательно качает он головой. – Мы памирцы – не слышал?
– Не приходилось... – осторожно отвечаю я. – А что, должен был?
– Нас мало, – грустно отвечает Пайшанбе. – И живём мы высоко в горах. Когда Македонский прошёл в этих местах, он построил тут крепости. А в них оставил свои гарнизоны. Вот его солдаты и стали брать себе местных женщин. Так и вышло, что мы все – его потомки. У вас, в СССР, нас не признают, говорят – вы все таджики! Да и местная власть тоже... смотрела косо. Зато, теперь! У меня самый большой отряд в здешних краях – четыреста человек!
Нехило! Понятно, отчего басмачи обходят эти кишлаки стороной.
– Слушай, а я-то тебе зачем нужен?
– С тобой хочет поговорить дедушка Рахмон.
– Э-э-э... но...
– Капитан сказал, что врач тебя отпустит. Я отвезу тебя в кишлак и завтра вечером привезу назад.
– Хорошо. Но мне надо спросить у главврача разрешение.
– Давай! Я здесь подожду. Только не очень задерживайся, нам долго ехать.
Как и следовало ожидать, врач не возражал. Странно! Обычно, для того, чтобы хоть на пару часов куда-то отлучится, надо было нехило напрячь все извилины и найти массу серьёзных причин. Да... сильная штука – особый отдел! Главврач даже выдал мне командировочное предписание, в котором была указана цель поездки – «сопровождение специального груза». Это что же, я сам себя сопровождать должен?
Прихватив автомат и надев на ремень подсумки, выхожу к воротам.
Пайшанбе уже стоит у распахнутой двери кабины. Залезаю внутрь и пристраиваю автомат между ног. Водитель – немолодой уже мужик, заросший черной бородой по самые уши, только покосился, но промолчал. Мардонаев ловко запрыгивает в кабину, хлопает дверца и машина трогается вперёд. Следом за нами отчаливает ещё один грузовик, до этого мирно стоявший в стороне. Однако! С охраной катается парень! Нечего сказать – предусмотрительный товарищ!
Из кабины грузовика я вижу дорогу впервые. И это – совсем другое зрелище!
Блокпост наш остался далеко, госпиталь располагался между ним и целью нашей поездки. Так что посмотреть на него у меня не вышло.
Ехали долго. Два раза останавливались и водители доливали воду в радиаторы. Воспользовавшись одной из таких остановок, мы устроили перекус. Ребята Мардонаева выложили на расстеленную плащ-палатку сыр, лепешки и бурдючок с кислым молочным напитком. Добавили пучки какой-то зелени и, специально для меня, поставили открытую банку тушенки. Всего их было около десятка. Неплохо вооружённых, кстати говоря! У них было два ПК, автоматы и даже СВД. Да и в кузовах, наверняка, что-то ещё лежало.
После перекуса мы снова закружили по серпантину.
Дед Рахмон, даже на первый взгляд, выглядел не просто дедом – а патриархом! Весь белый, в смысле – седой. Он неподвижно сидел внутри дома, куда Пайшанбе меня привёл. Света здесь мало, только на приступке стоит керосиновая лампа.
– Здравствуйте! – вежливо наклоняю я голову. Черт его знает, как тут с такими дедами здороваться надо? Руку протягивать? А вдруг – это по местным обычаям не положено?
Он медленно приоткрывает глаза, и в неярком свете лампы заметно, что они смотрят совсем не по-стариковски.
– Здравствуй, шурави! – говорит он. – Садись!
И сухая старческая рука указывает мне на место, куда я должен сесть.
– Дедушка не очень хорошо говорит по-русски, – шепчет мне на ухо Пайшанбе. – Поэтому, я буду ему помогать.
Рахмон некоторое время молчит.
– Ты храбро сражался, воин. Сколько вас было на посту?
– Двадцать человек. Но бой приняли только четверо, причем один из них был ранен. Остальных убили сразу.
Мардонаев наклоняется к уху деда и что-то ему тихо говорит. Переводит?
– Душманы хотели взорвать дорогу, – спрашивает у меня Пайшанбе. – Кто им помешал?
– Мы. С Ваней вместе.
После перевода дед отрицательно качает головой.
– А точнее? – спрашивает Мардонаев.
– Ну... я бросился на них. Двоих уложил прикладом, третьего сбил с ног. Его потом Ванька добил. Четвертому врезал и стал с пятым драться. Тут и товарищ мой подоспел, помог.
– Ты не стрелял?
– Нет, мог по своему товарищу попасть.
– Почему ты не взорвал дорогу? Ведь тогда никто бы не сумел подойти к вам, и вы бы спокойно дождались своих.
– Так по неё же машины ездят!
– Ну да. Ваша колонна ходит каждый день.
– Наша колонна и в обход пойти может. Для бешеной собаки полста верст – не крюк! А вот как твои люди на базар поедут... интересно было бы знать?
Дед снова молчит. Повернувшись к Пайшанбе, что-то тихо ему говорит. Тот утвердительно кивает головой.
– Над вашим блокпостом есть развалины крепости. Ты там был?
– Заходил. Интересно же!
– Это старая крепость Александра Македонского. Знал про это?
– Откуда?
– Этой дороге очень много лет. По ней ходили разные люди. Торговцы и воины, разбойники и беглецы. Но никто из них не пытался её разрушить. И вредить живущим рядом с нею людям. Знаешь, почему?
– Нет.
– Когда строили крепость, правитель вспомнил про старый обычай. И в стене замуровали заживо самого сильного воина.
– Ни фига себе! За что ж его так?!
– Ты не понял. Это очень большая честь! Охранять мир и после своей смерти! Только немногие могут быть удостоены подобной чести! И это должен быть самый сильный воин!
– А как это узнать? Да и захочет ли он?
– Не захочет – значит, чувствует себя недостойным. Будут искать другого.
– А этому что будет?
– Ничего. Он поступил правильно, признал, что не достоин подобной чести.
