- Верно, - подхватил я. - Ваша работа - уведомить и предупредить об опасности - была выполнена безукоризненно. То, что я не прислушался к предупреждениям - моя и лишь моя вина. Николай, - обратился я к Игнатьеву по имени, - прости меня, пожалуйста! Я действительно перед тобой виноват! Ну, хочешь, я на колени перед тобой встану?! - демонстративно готовясь бухнуться на пол, сказал я.
- Вот этого не надо, Ваше Величество! Это лишнее, сир! - синхронно выпалили Игнатьев и Константин Николаевич, подхватывая меня под руки и не давая упасть.
- Есть вещи, которые Государю невместны! - сурово отчитал меня великий князь. - И это - одна из них!
- Больше и не буду, - отряхнувшись, высвободился я из их рук. - Но я все еще жду ответа... - сказал я и посмотрел на графа.
- Хорошо, - вздохнув, ответил он, - если Вашему Величеству будет так угодно, я приму свой прежний пост. Можете располагать моей персоной.
- Спасибо, Николай Павлович, - искренне поблагодарил я его, - без вас я как без рук. Трудный был сегодня день... - сказал я, усаживаясь на свободный стул.
- Действительно, - согласился Игнатьев, доставая платок и вытирая пот с лица, устраиваясь рядом.
- Нужно выпить, - резюмировал общую мысль великий князь.
* Имеется в виду реформы Николая, конечно, а не Александра II.
* В РИ первой защиту польских мятежников выступила именно Великобритания. Как показали дальнейшие события, Лондон был не слишком обеспокоен судьбой поляков, но хотел использовать ситуацию для срыва русско-французского внешнеполитического диалога и немало преуспел в этих планах. 17 апреля 1863 г. ноте Англии присоединились Франция и Австрия. Вслед за ними с нотами, по польскому вопросу действительно выступили Испания, Швеция, Италия, Нидерланды, Дания, Португалия и Турция. Возникла угроза политической изоляции России, в дипломатическом походе против нее тогда отказались принять участие США, где не могли не принять во внимание благожелательное отношение Петербурга к Вашингтону во время гражданской войны.
* Крессы - польское название территорий нынешних западной Украины, Белоруссии и Литвы, некогда входивших в состав Польши.
* Товарищ - в то время имело значение помощник, заместитель.
Глава 5. Все за счет Польши.
17 февраля 19 часа до 21 часа
Великий Князь Константин Николаевич - советует Гг как можно воплотить в жизнь репрессии в Польше и русской аристократии без гражданской воны в РИ.
Игнатьев Николай Павлович, начальник разведки и глава 4-го отделения Архива ЕИВ Канцелярии - Отставка аннулируется, снова на службе. Советует Гг как можно воплотить в жизнь репрессии в Польше и русской аристократии без гражданской войны.
Рихтер - просит у Гг придать ему больше солдат. Те что остались в строю не справляются. Просит навестить брата Александра для пресечения слухов.
Передохнув и в который раз за день наполнив бокалы коньяком, мы, после долгой и непростой дискуссии, пришли к тому, что основную тяжесть наказания все-таки должен понести организатор заговора - князь Гагарин - и его ближайшие пособники. Этот контингент было решено казнить публично, сопроводив эту меру конфискацией личной собственности, а также лишением заговорщиков и их родственников всех жалованных и сословных привилегий. Наказание было жестоким, но адресным: оно касалось лишь тех, кто непосредственно стоял за попыткой покушения на мою семью.
Имущество родственников гагаринцев мы в итоге лишили не трогать, хотя я и настаивал, до последнего, на этой мере: уж больно большой куш сулила расправа над ними. Все дело было в том, что кроме собственно Гагарина, входящего, кстати, в первую сотню богачей России, в списке заговорщиков значились представители таких родов как Строгановы, Голицыны, Юсуповы и многие другие, богатейшие фамилии Империи. Но и Игнатьев, и дядя были категорически против этой меры, и мне пришлось уступить. Впрочем, даже при получившемся раскладе казна должна была разом пополниться деньгами не меньше чем на 60 миллионов рублей.
Чтобы показать изрядно запуганной слухами о репрессиях аристократии, что мы считаем князя и его подельников 'паршивой овцой', было решено перед судом и казнью лишить его дворянского звания. Демонстрируя, таким образом, что казним не представителей дворянства, а преступников, пошедших на измену.
На остальных же участников клуба Блудова был наложен арест. Часть из них, не сведущая об истинном назначении салона графа, мы решили в ближайшие дни отпустить по домам, судьбу же тех, кто явно разделял идеи Дмитрия Николаевича о необходимости политического противостояния Государю, должен был решить суд.
Поставив, наконец, последнюю точку в проекте указа, подготовленного совместными усилиями, я с облегчением отбросил в сторону опостылевшее перо и начал разминать затекшую руку.
- Ну, наконец-то! - со вздохом облегчения выдохнул я, откидываясь на спинку кресла. - На этом все?
- Мы еще не обсудили вопрос, что делать с польскими мятежниками, - заметил Игнатьев, присыпая указ песочком, чтобы снять лишние чернила.
- Чего тут обсуждать? - удивился я. - Казнить и побыстрее!
- Я скорее имел всю ситуацию в Польше, нежели судьбы тех, кто напал Ваше Величество, - уточнил граф.
- Не знаю, честно говоря, мне польский вопрос уже осточертел, - устало буркнул я, - вообще не понимаю, почему мы там так долго возимся? По вашим же отчетам, граф, основная масса поляков это крестьяне, которые относятся к нам положительно, а восстание дело рук немногочисленных магнатов и шляхты.
- Понимаешь, Николай, польский вопрос куда сложнее, чем может показаться на первый взгляд, - ответил за Игнатьева великий князь, - он отягощен взаимными обидами и открытыми ранами в памяти двух наших народов. Будучи в Польше, я не раз замечал, что поляки видят себя жертвой русского насилия. Ослабление, а затем и полное уничтожение Речи Посполитой, перечеркнуло все их мечты о могуществе и притязания на титул Великой Державы, и виновником сего деяния они видят нас.
- Почему именно нас? - удивленно спросил я. - Ведь разделы мы осуществляли совместно с Пруссией и Австрией?
- Потому что мы говорим о 'наших' поляках, о землях, отошедших к России, - мягко, как несмышлёнышу, улыбнулся мне дядя. - Разделы являются источником унижения для нынешней шляхты, наследницы тех, кто оказался не в состоянии поддержать существование собственного государства. Но, крайне сложно признать себя, или своих предков, виновными в чём-то унизительном, постыдном, гораздо проще обвинить во всем другого. Так и шляхта обвиняет во всем Россию, назначая её своим мучителем и палачом, а себя преднося как невинную жертву. При этом она имеет обыкновение возводить войны, разбои и другие насилия своих пращуров в разряд эпических подвигов и экзальтировать ими и себя, и других; видеть в иезуитских интригах и гонористых притязаниях мудрость и патриотизм, а в казненных преступниках - польских мучеников. Им хочется, чтобы время и события в Польше шли назад, а не вперед; чтобы для них настали вновь средние века, с их liberum veto, конфедерациями, заездами, niepodlegtosciа rownoscia, на словах и тиранией панской спеси на деле...
