Увы, но такой подход, скрадывающий ноющую, историческую боль панства, ведет ко многим неприятным последствиям. В частности прошедшее и настоящее представляется в Польше в обратном виде. Поляки отожествляют себя с ушедшими поколениями до такой степени, что обиды умерших воспринимаются ими как свои собственные. Они замкнулись в себе, отгородились от мира многочисленными мифами, в которых себя видят державой времен Батория, а русских не иначе как варварами Грозного. Они истово верят, Россия - источник всех бед, что она отняла у них их судьбу и место в кругу Великих Держав, полагающиеся им по праву. Что именно польские земли сделали Россию Империей.
- Вообще-то земли, отошедшие нам по первым разделам - исконно русские, захваченные Польшей, в моменты нашей слабости, - возразил я.
- Кроме того, Империей Россию сделали скорей уж земли татарские и сибирские, - флегматично добавил Игнатьев.
- Не важно, - отмахнулся великий князь, - польскому взгляду видится одно: что Россия заняла место, Богом предназначенное Польше. Это именно вера, подогреваемая дедовскими рассказами, проповедями в костелах, и есть уголь, питающий пламя восстания.
- То есть, получается, - осторожно сделал я вывод, - что мы воюем с Польским Народом?
- Отнюдь, - усмехнулся Константин, - мы воюем именно со шляхтой и теми, кто считает себя наследниками таковой. В польском обществе раздел между шляхтой и хлопами даже глубже, чем между русским дворянством и крестьянством. Если шляхта выше всего превозносит мифы I Речи Посполитой и восстание Костюшко, то польские хлопы могут думать лишь о хлебе насущном. Панские мечты для них означают лишь ещё большую нищету и бесправность. Ты выбрал верный курс, мой мальчик, - обратился он ко мне, - если русское правление даст польским крестьянам то, чего они больше всего жаждут - землю и волю, то не будет у тебя более надежного союзника, против польской шляхты.
- Ваше Высочество, - вступил в разговор Игнатьев, - вы прекрасно изложили ситуацию в Царстве Польском, но не озвучили меры, которые считаете разумными в нашей ситуации.
- Да, да, - присоединился я к нему, - дядя, должен же быть способ окончательно примирить поляков с русским правлением?
Великий князь надолго задумался. Мы с графом напряжённо ждали его ответа.
- Наши враги: шляхта и ксендзы, - нарушил, наконец, молчание Константин, - они непримиримы и никогда не признают нашу власть. Найдем способ избавиться от них - замирим Польшу навсегда. Однако как это сделать...
- А может быть опустим польское дворянство до положения крестьян? - высказался я, - шляхта и её гонор растворятся в массе польских хлопов, которые, как вы сами сказали, мы сможем привести на свою сторону.
- Не годится, - покачал головой Игнатьев, - тогда мятежные настроения уйдут глубже, вниз, в крестьянство польское.
- Да, идея не годится, - подтвердил Константин, кивая, - но зерно истины в ней есть, - задумчиво заметил он.
- А что если отменить для польской шляхты дворянские привилегии? - снова высказался я. Идея 'раздворянить' поляков мне понравилась своей простотой, не хотелось так просто от неё отказываться. - Мы оставим шляхту, как сословие, и она не будет смешиваться с крестьянством, однако мы уберём знак равенства между русским дворянином и польским паном. Дворянином будет лишь тот, кто ныне находится на русской службе в чине, позволяющем претендовать на это звание. А если совместить эту идею с идеей конфискаций, - понёсся я дальше, спеша ухватить вертящуюся в голове мысль за хвост, - отказав шляхте в дворянстве, мы тем самым лишаем её права распоряжаться землей и холопами, которые должны отойти под нашу руку. Что скажите?
Мои собеседники обменялись взглядами.
- Это может сработать, - выдал своё заключение Игнатьев, - мы не избавимся от шляхты, но сделаем её бессильной. Кроме того, получим юридический повод изымать их поместья и освобождать крестьян, не вызывая сильного раздражения среди нашего дворянства, опасающегося, что решение польского вопроса будет использовано как прецедент для борьбы с ним. При этом отдав даже небольшую часть конфискованной земли польским крестьянам, мы получим их расположение.
- Эта мера должна вызвать новые волнения в Польше, изрядно увеличив число мятежников, но, учитывая нынешнее положение дел и наши войска в Царстве Польском, думаю, мы сможем их погасить, - согласился великий князь и подытожил: - Остаются ксендзы.
- Да, с кседзами, вопрос сложнее, - кивнул, помрачнев граф. - Основная масса польского духовенства вполне осознано проводит агитацию и вербовку местного населения для отрядов бунтовщиков. На данный момент мы используем все формальные поводы для арестов: возбуждение к мятежу через соответствующие молитвы и организация панихид по убитым мятежникам; участие в формировании мятежных отрядов; хранение прокламаций и бумаг антиправительственного содержания; подделка документов и организация побегов; убийство военнослужащих или представителей власти; самовольный выезд за границу без разрешения властей; поддержка мятежных отрядов денежными средствами; агитация за переход военнослужащих к мятежникам; непосредственное участие в деятельности повстанческих отрядов. Но, даже при всем нашем желании, мы не можем посылать войска в каждую деревню, и в польском захолустье ксендзы чувствуют себя более чем вольготно. Подспудный страх перед церковных проклятьем, сидящий в поляках, сводит на нет всю нашу деятельность.
Массовый переход польских хлопов в православие - это единственный путь перебороть нынешнюю ситуацию. В данном контексте могу отметить курирующего эту работу чиновника для особых поручений при генерал-губернаторе Минской губернии, Алексея Петровича Стороженко. Ему удалось организовать перехода целых селений в православие через ксендзов, изъявлявших готовность обратиться в православных священников в собственном приходе.
- И каковы успехи? - заинтересовался я.
- Довольно неплохие, - отрапортавал Игнатьев. - Несмотря на то, что католическое духовенство отзывается о переметнувшихся мягко говоря 'неодобрительно', именуя не иначе как Иудами и предателями, дело идет весьма бойко. Уже есть известия о десятке приходов, перешедших, вместе со своими священниками, в православие. Судя по всему наша ставка на корыстную заинтересованность ксендзов в обращении паствы в православие себя оправдывается. Среди польского католического духовенства весьма сильны традиции иезутства, потому нередко церковный фанатизм служит лишь прикрытием для личных амбиций, а ум, изворотливость и красноречие сочетаются с нещекотливою совестью и тягой к 'золотому тельцу'.
