Бросил взгляд на результаты своих трудов — вроде все в порядке. Теперь — ходу. Махнув Михалычу я побежал в лес. Слава Богу никто пока на дороге не появился. Если б кому-то вздумалось проехать тут когда у меня руках была взведенная мина… было бы очень хреново. Но обошлось. Мы, поглядывая на виднеющуюся за деревьями открытую местность, бежали по краю леса. В лесу все было тихо и спокойно. Только наше с Михалычем тяжелое дыхание вплеталось в звуки пения птиц. Бежали долго. Слишком мы задержались у дороги — наши успели далековато уйти. А я, было, думал, что мы сможем догнать их до изгиба леса.
Первым на остальную часть группы наткнулся я. Остановился так резко, что Михалыч чуть не сбил меня с ног.
— Свои! — почему у меня голос так охрип? Алфедов опустил карабин.
— Все в порядке? — судя по взгляду Терехина, вид у меня был еще тот. Ну да, руки трясуться, дыхание как у паровоза… Седина еще, наверно…
— Так точно, товарищ младший политрук. Все сделал. Терехин посмотрел на Михалыча, тот кивнул.
— Тогда пошли. Алфедов, вперед!
А примерно через час слева донесся отдаленный звук взрыва. И, через пару минут, еще один.
Мы шли по лесу уже четвертый день. После минирования дороги настроение у отряда немного приподнялось, но ненадолго. Мы, кстати, так и не узнали из-за чего сработали поставленные мной мины. Может кто-то на них наехал, а может была какая-то другая причина подрыва. Опасаясь прочесывания леса, если на дороге подорвались все же немцы, мы не рискнули проверить результаты взрыва. Но, похоже, каждый для себя решил, что на оставленный мной сюрприз все же наткнулись немцы. Но хорошее настроение постепенно исчезало. Силы с каждым шагом таяли. Линия фронта, казалось, просто издевалась над нами. Звуки канонады то приближались, то становились почти не слышны. Насколько я помнил, немцы сейчас продвигались в глубь территории Союза довольно быстрыми темпами. Сможем ли мы догнать наших? Похоже, такая мысль посещала не меня одного. Каждый раз как звуки пушек становились похожи на очень далекое эхо грома, лица моих новых товарищей становились мрачнее. Не терял уверенности только политрук.
Ко всему прочему добавились проблемы с едой. Буханку хлеба, прихваченную мной на хуторе, мы доели вчера утром. До сих пор удивляюсь как Терехин смог растянуть этот небольшой запас продовольствия на пять дней, учитывая, что в отряде было семь голодных, измотанных постоянной ходьбой по лесу, ртов. Хотя, последние два дня мы питались, большей частью, подножным кормом. Хлеб был лишь приправой, навевавшей ностальгию по сытой, кажущейся уже сказкой, жизни двадцать первого века. Основной же рацион составляли редкие в это время года грибы, какие-то корешки, найденные Алфедовым. А вчера на ужин Гримченко поймал двух ежей. Вы пробовали когда-нибудь зажаренного на костре ежа? И не пробуйте. Тем более, что есть там нечего — одни кости. Радовало только то, что пока не было проблем с водой. В лесу часто попадались родники и наши фляги почти всегда были полны. Еще очень сильно напрягало то, что как я ни растягивал сигареты — они все же закончились. Табак в кисете, правда, оставался. Но хоть я и поначалу пытался присматриваться к совершаемому Михалычем таинству скручивания самокрутки из газеты, в итоге решил все же не рисковать.
В общем, вы уже примерно представляете мое состояние. Живот, поначалу вовсю качавший права и чуть ли не скручивавший меня в узел, уже поутих — видимо совсем разочаровался в жизни. Ноги просто стонали о своей несчастной жизни. Отросшая до состояния неприличной пушистости щетина и немытое тело жутко чесались. Еще побаливала спина, явно недовольная сном на голой земле. Вдобавок ко всему я еще подцепил двух клещей, одного — в совсем неприличном месте.
Так мы и шли. Разговоров у костра практически не было. Все были вымотаны до предела. Видя истощенное состояние бойцов, Терехин на второй день все же отправил меня ночью в караул с Михалычем. Махнул рукой на подозрительность или свою роль сыграла моя закладка на дороге? Двойственное ощущение. С одной стороны, снижение подозрительности по отношению к моей персоне меня порадовало, а с другой — кто в здравом уме хочет просыпаться ночью и несколько часов, придерживая веки пальцами, вглядываться в лесную темень? Первый свой караул я все же задремал, за что сапог Михалыча оставил на моих ребрах внушительный синяк. Не поверите, сон как рукой сняло!
Вечером четвертого дня нас снова остановил Алфедов, бессменно исполняющий в нашем отряде обязанности разведчика. Он бесшумно возник из-за куста и тупо смотрящий только себе под ноги Терехин, который шел все так же впереди, чуть на него не налетел.
— Метров через четыреста лес заканчивается. — объявил разведчик. — Дальше идет луг и река. А за рекой поля.
Новость никого не обрадовала. Никто не горел желанием передвигаться по открытой местности. Но это было еще не все.
— На лугу, между лесом и рекой, аэродром.
Еще 'лучше'. Теперь, если форсировать реку, придется это делать практически на глазах у немцев. Или делать солидный крюк, что б обойти аэродром стороной.
— Что с охраной со стороны леса? — Терехин при упоминании аэродрома немного оживился.
— В лесу никого не заметил, товарищ младший политрук. А сам аэродром подробно не рассматривал.
— Веди. — политрук указал взглядом вперед. — Посмотрим, что там.
К опушке леса мы шли медленно. Почти крадучись. На этот раз, видимо из-за близости противника, Терехин отправил вперед кроме Алфедова еще и Михалыча. Но до края леса мы дошли тихо. В лесу немецких секретов или не было, или мы, не заметив их, проскользнули мимо. Наконец, впереди показались просветы между деревьями и мы, проползши последние десять или пятнадцать метров, залегли в густом кустарнике.
Впереди, метрах в трехстах от леса, действительно был полевой аэродром. По периметру взлетного поля, за рядом колючей проволоки, в лучах заходящего солнца были видны небольшие окопчики, а со стороны реки и проходившей вдоль леса дороги я заметил несколько орудийных ячеек. Метрах в пятидесяти за линией окопов в шахматном порядке стояли десять покрытых маскировочной сетью, растянутой на подпорках, самолетов. На аэродроме царили тишина и покой. Возле большой палатки, видимо столовой, весело дымила полевая кухня. Откуда-то раздавались звуки музыки. Несколько человек гоняли мяч на небольшой площадке между самолетами. Вот кто-то не торопясь подошел к одному из окопов и спрыгнул вниз… Идиллия, одним словом. Люфтваффе на отдыхе — картина маслом.
— Командир, смотри. — откуда-то слева приполз Михалыч. Я проследил взглядом за его рукой и увидел несколько штабелей бочек, судя по всему — с бензином.
