Парни переглянулись. Дед-то мужик умный оказался. Как в воду глядел в будущее…
— Ладно, дед Кирьян, погостили у тебя ночку — пора и честь знать.
— Какую ж ночку, милок, вы тут двое суток проспали! — ухмыльнулся бывший унтер-офицер.
— Как двое суток??
— Ну так… Спали сначала беспокойно, а потом как убитые. Я уж волновался, подхожу — ан нет, дышат!
— Винтовку, дед верни! — мягко напомнил Виталик.
— Сначала портки надень, Аника-воин! И оружье я вам дам еще. Тут с неделю назад бой был большой. Я после боя ночью сходил, принес кой чего. Давай-ка, стол-то подвинем.
Они отодвинули стол, под ним оказался квадратный люк в погреб. Парни подняли его, а дед Кирьян зажег свечу.
— Ты, Виталий, больно большой, головой там ударишься, постой у окна, посмотри, мало ли чего, а ты, Захарушка, за мной лезь.
В полу погреба, под слоем соломы, оказался еще один люк.
— Спускайся, да выбирай там чего надо.
Дед оказался запасливым воякой.
Тут тебе и пара наганов была, и связка опять же трехлинеек, и лимонок несколько штук, даже ППШ в наличии.
Хозяин словно угадал мысли Захара:
— К автомату патронов на полдиска. Не бери его. Бери карабин.
— Карабин?
— Винтовку, которая короче. Драгунской раньше называлась. Сейчас не знаю как. И чему вас в армии то учат нынче?
— Гражданские мы, дед!
— Ишь ты, гражданские. А чего с оружием шарахаетесь?
— А время-то, какое? — подал голос сверху Виталя.
— А время такое, что ежели с винтовкой в руки к германцам попадетесь — они вас тут же расстреляют или повесят как партизан. А вот если в форме, то шанс есть живым остаться и в плен попасть. Так что, дам я вам еще формы по комплекту. Тут у меня в августе прошлом трое как раз ночевали. Утром переоделись в мое хламье, а свое оставили. Даже подштанники! Хе, хе… Хотя я тут партизан не видал. — Закончил он, выбираясь из своего подземелья. — Но слухи ходят, ага! Так что ж за Россия без слухов-то.
Потом дед ушел за печку и вытащил оттуда три пары галифе и гимнастерок. Поношенных, но чистых.
— Примеряйте, я пока за твоим, Виталий, стволом схожу. — И хлопнул входной дверью, бросив кучу на пол.
— А дед то прав, — сказал Захар. — Да и если к своим выйдем, про джинсы чего скажем?
— Прав-то, прав. Да вот только мне это все маловато будет. — Почесал затылок двухметровый Виталя.
Штаны и, правда, доходили едва до щиколоток, гимнастерки же не застегивались на широкой груди.
— Хрен с ним. Пойду без нее.
— В свитере, что ли? — на Захаре форма с чужого плеча висела как на пугале.
— И в курточке. А что делать?
— Пилотку хотя бы надень.
— Надену.
Дверь открылась, вошел хозяин, неся в одной руке винтовку за цевье, а в другой…
Знамя!
— Захар, придурок! — дал ему подзатыльник Виталя. — Тебе ж ничего доверить нельзя! Спасибо, дедушка, сохранил!
Хозяин только ухмыльнулся, протянув ребятам их сокровища.
И тут в дверь осторожно постучали.
Все замерли от неожиданности. Только дед бросился к окну:
— Девка какая-то… Одна! Ну-ка брысь в светелку!
Парни, собрав барахло, на цыпочках прокрались за ситцевую занавеску.
В щелочку было видно, как старик зашаркал к двери и прокашлял, сгорбив спину:
— Кого там Бог послал?
Из-за двери что-то промычали невнятное.
Тогда хозяин открыл дверь, шагнул в сенки, а через мгновение уже вскрикнул:
— Ах ты, Господи, Боже мой!
Парни, не выдержав, бросились к нему.
Дед держал, рухнувшую на него лицом девчонку.
Втроем, они перетащили ее на лавку, положили…
— РИТКА!!!
Мы жили под бомбами, мы плыли в понтонах.
Мальчишки зеленые в рубашках зеленых.
Мы лезли на бруствер зелеными лицами,
И в гиблую землю пытались зарыться мы.
Нас в бой поднимали ракеты зеленые.
Давно уж команды ушли похоронные.
А мы в плащ-палатках закопаны наскоро -
Фанерные звезды, пробитые каски.
М. Цыганков. «Мальчишки зеленые»
Впереди торчали два холма, а между ними, в болотистой лощинке, бежал ручеек. «Словно женская грудь» — наслаждался пейзажем Захар, лежа с Виталиком на бережку того самого ручейка.
Только вот вершинки этих грудей оседлали опорными пунктами фрицы. Унтер-офицер царской армии Кирьян Богатырев предупредил их перед уходом, что сплошной линии фронта как в первую германскую нет здесь. Болота.
Немцы оседлали дороги и холмы, простреливая пространство между ними. Только что поступившие в войска MG-42 косили все живое на расстоянии километра со скоростью двадцать выстрелов в секунду. Все кочки были, наверняка пристреляны и минометчиками, и снайперами.
— Вряд ли «Сорок второй», — флегматично ответил Виталя, в ответ на размышления Захара. — Скорее «тридцать четвертый» эмгешник.
— Почему это?
— «Сорок вторые» сначала в Африку пошли. К Роммелю. Как экспериментальные образцы. Десятого июня только там должны появиться.
— А ты откуда знаешь? — покосился на него Захар.
— Читал.
— А какая разница «сорок второго» очередь зацепит или «тридцать четвертого». Все одно — кирдык.
— «Тридцать четвертый» медленнее бьет. Но скорость пули одинаковая. Она сквозь тебя ползти со скоростью семьсот пятьдесят пять метров в секунду, что из «сорок второго», что из «тридцать четвертого».
— Вот я и говорю — без разницы.
Поэтому парни и лежали, жуя сухари, и разглядывали лощинку, по которой в темноте поползут к своим.
Колючки не было, вроде бы. С другой стороны, зачем она с тыла? Хотя не… По холмам-то идет колючка по низу. Значит и на выходе ее не должно быть. Хотя отсюда плохо видно.
И потом, воронки есть. Немцы, вроде как должны ракетами все освещать — вот в ямках и будем мертвяками притворяться.
Должны проскочить! Главное не спеша. И к земле прижаться так, как к бабе мягонькой.
— Понял, Захар?
— Виталя, понял я… Ну чего ты мне пятый раз объясняешь?
— Чтобы, когда тебе задницу оторвет осколком, я тебя не тащил на себе!
Сначала они переругивались шепотом, прислушиваясь ко всем звукам, потом замолчали.
А ведь еще вчера утром сидели у деда Кирьяна, слушая его рассказы. А потом откуда-то появилась Ритка.
Грязная, оборванная… И к тому же упавшая в обморок прямо в дверях.
Деду они объяснили, что знают ее.
На что хозяин лесного дома только почесал затылок. А потом велел убираться как можно быстрее.
«Этак вас тут орда соберется! Мало ли полицейские нагрянут. Сейчас за Меланьей опять идти надо. Ну, как заподозрят чего?»
