"Сутин, кажется… Исаак или Хаим… Что-то такое…"
… Крутнулся поставленный "на попа" барабан вращающейся двери…
"Русская рулетка", – подумал Кравцов.
И в зал кафе вошла женщина, исполненная странной, опасной красоты и грации. Ее сопровождал высокий смуглый мужчина. Волосы у него были такие же черные, как у нее, но тип красивого лица совсем другой…
Знаешь, кто это? – спросил Архипенко. – Это Мария Музель – отчаянная анархистка. Говорят, в России ее приговорили к бессрочно каторге, а она подняла восстание в Нерчинске и бежала через Китай или Японию в Америку. Представляешь? Тут все сейчас от нее с ума сходят.
Она красавица, – выдохнул, наконец, Сутин.
– Она бомбистка, Хаим. – Покачал головой Архипенко.
"Точно! – вспомнил Кравцов сейчас. – Того художника звали Хаим, и он тоже был родом с Украины…"
…Бомбистка? – удивился тогда Кравцов. – Ты уверен, что именно анархистка? Может быть, все же социалистка? У нее вполне эсеровский тип. А кто это с ней?
Модильяни, – сказал Архипенко. – Амадео. Он, наверное, самый талантливый из нас…
"Мария… Маша… Ш!"
Их роман был столь же бурным, сколь коротким. Как схватка, как встречный бой. Встретились внезапно, ударились друг о друга, как волна о борт корабля… Волной в данном случае стал он, кораблем – она. Пришла, разрезала острым форштевнем "девятый вал" его почти юношеской страсти, и ушла в неведомое.
"Мария… Маша… Маруся…"
Снова встретились в восемнадцатом. Он изменился, она тоже. Нет, красота не поблекла, но женщина стала старше, на лоб легли морщины забот, и пила она тогда, кажется, больше, чем следует… Кто-то потом удивлялся, и что, мол, вы все в ней нашли? Уродка. Гермафрадит! Но это неправда… А потом был девятнадцатый, деникинское наступление, и бледный, измотанный до последней возможности Нестор… А за спиной Махно в тесной группе штабных снова она…
"Ты мертва уже два года!" – зло подумал в спину уходящей в "никуда" женщине Кравцов. – Тебя повесили… А меня снарядом накрыло…"
Он ощущал сейчас физический груз нежелания продолжать это бессмысленное преследование. Он не хотел идти вслед за тенью мертвеца, но не мог не идти. Не смел оставить "заданный вопрос" без "ответа". Не имел права завершить эту встречу многоточием. Часть его души желала бежать прочь, но другая – хотела определенности.
И женщина сжалилась над Кравцовым. Она вошла в подворотню добротного доходного дома, тепло поздоровалась с дворником-татарином (значит, была знакома не первый день), пересекла небольшой дворик, хорошо просматривавшийся с улицы, и вошла в подъезд. Кравцов проследил ее взглядом, перешел улицу и зашел под арку распахнутых – теперь уже, вероятно, навечно – ворот, как если бы хотел укрыться от ветра, сворачивая и закуривая самокрутку. Тут, и в самом деле, царило затишье, а женщина, если верить тени, мелькнувшей за грязным окном лестничной клетки, жила на верхнем, третьем этаже когда-то желтого, а ныне вылинявшего приземистого флигеля.
7
А Рашель Кайдановскую он в тот день так и не нашел. Часа два "по-деловому", то есть как бы по делу, "прогуливался" по зданию бывшего университета Шанявского, курил в компаниях, поучаствовал в двух-трех дискуссиях о политическом моменте, встретил ненароком несколько полузнакомых людей, служивших в прежние времена в политотделе дивизии или в РВС Восьмой армии. Но все это были даже меньше, чем шапочные знакомства, не вызвавшие у Кравцова никакого эмоционального отклика. Кто был тогда он, и кто – они! Однако Кравцов "не побрезговал" напиться даже "копытца козленка". Он расспрашивал о Кайдановской и "знакомых" и незнакомых, и, в конце концов, выяснил, где она живет, когда и где ее можно встретить вне стен "Свердловки", а когда и в стенах. И более того, всех этих "любезных людей", мужчин и женщин, он настоятельно просил передать товарищу Рашель привет от ее знакомого по Одессе Макса Кравцова и сообщить, что он, то есть, Кравцов, зачислен слушателем в Академию РККА на Воздвиженке, а живет в бывшей гостинице "Левада" на площади у Никитских ворот.
С этим и ушел. Но человек предполагает, а некие высшие силы – как их не назови – располагают, и порой, самым причудливым образом. Только Кравцов вышел на Миусскую площадь и закурил, поглядывая на недостроенное здание храма, ставленного – как он помнил из статьи в "Ниве" – на народные пожертвования в память об освобождении крестьян, как совсем неподалеку от него остановился старенький автомобиль, и человек, сидевший рядом с шофером, окликнул Максима Давыдовича по имени:
– Товарищ Кравцов!
Кравцов оглянулся и увидел, как вылезает из автомобиля невысокий плотный мужчина в шинели и матерчатой фуражке с красной звездой. Лицо у него было круглое, гладковыбритое, губы пухлые, глаза за линзами пенсне – карие, как бы несколько грустные.
– Здравствуйте, Сергей Иванович! – подтянулся Кравцов.
– Какими судьбами в Москве, Макс Давыдович? – спросил, подходя к Кравцову, член РВСР Гусев. – Уж не слушателем ли в университет? Так вам как будто незачем…
Что да, то да, память у некоторых людей просто феноменальная. Они и встречались-то в гражданскую не более полудюжины раз. И встречи те были мимолетны и в обстоятельствах, затмевавших, зачастую, содержание разговоров, но, подишь ты, помнит и имя, и подробности биографии.
– Слушателем… – подтвердил Кравцов. – Но не здесь, а в Академии.
– Точно! – со значением улыбнулся на это уточнение Гусев. – Я же сегодня как раз видел ваше имя в списках… Как здоровье?
– Спасибо, налаживается.
– Налаживается… Вот что, Максим Давыдович, это даже удачно, что я вас сейчас здесь встретил. Я, знаете ли, преподаю в Комуниверситете, вот приехал читать лекцию. А тут вы… И подумалось, мы ведь могли бы, как теперь выражаются, комбинацию соорудить на взаимовыгодных условиях. Времена нынче трудные, голод… У вас какая аттестация до поступления в Академию?
– Комбат. – пожал плечами Кравцов, находившийся после встречи с Якиром на положении "для особых поручений" при штабе Одесского оборонительного района.
– Негусто, – покивал Гусев и прищурился. – А если я предложу вам должность "для особых поручений" с аттестацией комбрига и соответствующим пайком?
"Комбриг? – удивился Кравцов. – Но это же номенклатура Штаба РККА или наркомата!"
– А на учебу время останется? – спросил он, пытаясь понять, куда его сватает один из основателей российской социал-демократии.
– Когда как, – пожал плечами Гусев. – Я, как вы, возможно, знаете, оставил пост начальника Региступра еще в девятнадцатом, но, будучи комиссаром Полевого Штаба и начальником Политотдела РВСР все еще… – он сделал паузу, намекающую на многое, но ничего на самом деле не объясняющую, -…чувствую некоторую ответственность за управление…
