вдруг чего… Ну, вы поняли.
О купцах можно было узнать только в Турове. Не так и далеко. Да ведь и было у кого узнавать-то! Через того же купца Никифора-торговца, родного дядюшку Миши. Через родича – боярича Семена. Да и знакомый кормщик-приказчик там есть, Ходок. Если, правда, тот еще жив. Ну да не слыхали покуда, чтоб помер.
Однако стоит ли действовать так вот, нахрапом? Так вот явиться – не пойми зачем. Не праздник нынче, не ярмарка – зачем в город-то? Покосы в разгаре, прополка, опять же – учеба ратная. А ярмарка еще только на Яблочный Спас.
Так, не таясь и сказать – мол, дев пропавших искать приехали? Чтоб потом весь Туров сплетни сводил? С Семки станется! Еще дойдет и до князя… А тот и скажет, что это за сотники в Ратном, у которых девок крадут столь нагло? Полохолы лесные, а не сотники. Зачем им и власть-то дана? Может, других сотниками поставить?
– Так и скажут, – Корней Агеич угрюмо подпер щеки руками. – Не сам князь, так бояре его.
Староста тут же поддакнул:
– Ага! Лучше уж как-то тайно искать…
– Слыхал, внучек? От то хорошо сказано – тайно!
Миша вскинулся было:
– Так здесь-то, в Ратном, никакая же это не тайна!
– То – Ратное, а то – Туров, – резонно возразил дед.
Они сидели втроем, в Ратном, в дедовой избе. Точнее сказать, в добротном бревенчатом доме, в застланной половиками горнице, с топившейся по-белому печью…
Наверху, в светлице, слышались женские голоса – собирались на двор, на поля, а кто и в лес – по ягоды. На работу! Михайла нынче явился рано – время было дорого.
– До Турова-то покуда про наших пропавших девок вести дойдут? – отпив пива, вовсе не хмельного, густого и по цвету – янтарного, Корней Агеич наставительно рассуждал дальше. Усмехался в бороду – как же, всегда приятно поучить чему-то сотника-внучка.
– На Яблочный Спас разве что… Когда почти все – на ярмарку… Да и что узнают-то? То ли пропали девки, то ли заплутали в лесу, то ли в болотине утонули. Да и не девки то были, а детушки малые. Бабки-няньки не уследили, вот и… Ну. Пропали и пропали – девки, детушки – бог весть кто. Бывает, мало ли. Не такая уж и новость. Это, если слухи с ярмарки поползут. А вот, коли ты, Миша, да со людищи своими явишься… Да ишшо у князя помощи попросишь…
– Да не собираюсь я никого просить!
– Ну… или к Никифору заглянешь. С Семкой встретишься… Тут-то ты никого не поймаешь! Никифор – купец. И купец богатый, удачливый. Потому и врагов у него – ого-го. Мыслю, не один соглядатай к Никифору приставлен. И от врагов, и от друзей, и от завистников. И от князя даже.
– Так что же делать-то? А! – Михайла тут же сообразил, усмехнулся. – Так мы не девок искать поедем. А мед продавать. Твой, между прочим, мед. С пасеки.
– Ме-од? – покачал головой Корней Агеич. – Так ведь до ярмарки-то…
– Так что, у тебя нет меда-то? – Миша не отставал от деда.
– Да как нет-то? Есть. Немного, правда, но…
– А царьградская-то навигация совсем скоро заканчивается…
Староста Аристарх и Корней Агеич непонимающе переглянулись:
– Чего заканчивается?
– Ну это… плавание. Ладьи, те, что в Царьград – уже сейчас должны выйти.
– А, ты про это, – махнул рукой дед. Махнул и тут же одобрительно рассмеялся: – Ох, Мишаня, хитер! Стало быть – грекам мой мед повезешь?
– Именно так.
– Ну-у… Ты это, не продешеви там. Кого с собой взять думаешь?
– Да из своих, человек с дюжину. Лодка еще нужна. Хороший такой челн.
– Лодку я тебе, Миша, дам, – староста пригладил черную, с заметной проседью, бороду. – Только ты ее смотри, не утопи там.
Михайла лишь отмахнулся и потянулся за кружкой. Допил, поднялся на ноги:
– Ну, ладно, пойду я. Вам-то в городе нужно что?
– Да потом, на ярмарке купим.
– Тогда к матери загляну, спрошу.
Матери, Анне Павловне, тоже ничего не было нужно…
– Братцу Никифору да племянникам поклон передай. От меня да от сестриц твоих, Анюты да Ельки. А так… Ну, разве что поволоку ромейскую да костяной гребень. Пуговиц золоченых еще можно… но так, особо-то не ищи. Грекам вот-вот на Царьград – все дешево будет. Постой! Я тебе шкурок беличьих дам. И куньих.
– Да что ты, мама!
– Сказала – бери. Что-то брату подаришь, на что-то – пуговицы да гребень… Удачи тебе, сынок! Да храни тебя Господь.
Обнявшись с матерью, молодой человек сбежал по крыльцу и, прыгнув в седло, погнал коня в городок. По пути завернул к Настене, к Юльке…
Спешился у плетня:
– Эй-гей! Есть дома кто?
Юлька выскочила сразу, подбежала к плетню, заулыбалась… Заглянула Мише в глаза… и вдруг как-то сразу осунулась, посмурнела:
– Ах, Михайла… чую – прощаться пришел.
Х-ха! Откуда и знает-то? Так ведь как откуда? Юлька не только лекарка, но и ведунья. Между прочим, не их самых последних.
– Ну, не так уж далеко и еду. В Туров. Да и ненадолго, – несколько смутился молодой человек.
Склонив голову, девчонка прищурилась, взглянула этак пристально, словно бы прямо в душу заглянула:
– Ой, Миша, Миша… Ты сам еще не ведаешь, насколько долог и труден путь твой.
– Так жизнь!
– Я не про жизнь. Я про дорогу. Ну… поцелуемся на прощанье!
– Говорю же, я не…
Не дали договорить сотнику. Ожег губы терпкий вкус поцелуя. Жаркого, долгого… Настолько долгого, что Мишу бросило в пот, и все тело словно задеревенело… Захотелось схватить эту красивую девчонку в охапку, утащить на сеновал… раздеть, ласкать, целовать, гладить все тело…
Похоже, то же самое ощутила и Юлька. Отошла, улыбнулась этак по-женски… верно, хотела что-то сказать, да мать, Настена, вышла на порог:
– А я слышу – кто это тут? Проходи в дом, Миша.
– С удовольствием бы, тетушка Настена. Однако – дела.
Взлетев в седло, сотник подогнал коня и скрылся за густыми кустами орешника. А Юлька все стояла, все смотрела ему вслед, кусала губы…
Настена подошла к дочери, ласково обняла за плечи:
– Эх, Гуня… Понимаю – трудно тебе. Однако думай! Выйдешь за него замуж – всю силу свою потеряешь. Помни – мы с тобой особые, простое людское счастье для нас недоступно.
Юлька ничего не ответила. Лишь по щеке ее скользнула слезинка…
Туровский купец Никифор гостей встретил приветливо. Особенно, когда узнал, что те ненадолго. Да и немного их и было, Михаил взял с собой дюжину ратников младшей стражи, в их числе – смуглоликого умника Ермила и рыжего Велимудра – Вельку. Тот сам напросился поискать «сестрицу» – сотник запомнил, взял. Раз уж сам проявил инициативу, значит, будет и толк.
– Поклон тебе дядюшка от матушки моей, твоей сестрицы, и от всех прочих. Все – подобру-поздорову. Как твои?
– И мой, слава Господу, – купец перекрестился на висевшую в углу икону ромейской работы, в золотом окладе, с горевшей
