— Там было… непросто. Ты никогда не знал кому верить, кто может быть твоим другом, и кто твоим врагом. Все лгали, чтобы ослабить других и усилить себя, и остальные лгали в ответ. Там даже с супругом не могло быть полной откровенности. Лондо женился на мне не по любви, я всегда знала это. Это был брак по расчету, политический союз. Мой отец был влиятельным лордом, и он видел что Лондо подает надежды…
— Но вы любили своего супруга?
— Я… — она негромко вздохнула. — Да, любила. Он раздражителен, вспыльчив и способен довести до бешенства, и все эти годы он гнался за дурацкой мечтой. Были моменты, когда я хотела бы вбить в него немного здравого смысла, докричаться до него. Очень трудно менять других, дитя. Очень трудно, и по, большей части, оно того не стоит, но он все же верил, что он это может и… вот…
— Должно быть, это была не самая популярная мечта, если он стремился к ней в одиночку, не так ли?
— Я слышала про подобную одержимость у молодых, про страсть того рода, что поглощает душу и рассудок. Я видела девушек при Дворе, которые насмехались надо мной за мои устаревшие привычки, за внешность — я никогда не была красивой, никогда — за мои старомодные наряды. Мне было жаль этих девочек. Страсти поглотят их, они выгорят, и не научатся ничему. Самая большая любовь из всех, та, о которой не требуется говорить, которую не нужно описывать или изъяснять, потому что все понятно из одного — единственного жеста.
Лондо знал, что я чувствую… даже после всего, что случилось. И я знала, как он относится ко мне. — Уже произнося это, она поняла что не знала. Лондо любил ее. Просто он всегда ставил на первое место благо для Республики, как и должно было быть. Она не так любила бы его, если бы он отказался от своего долга, чтобы спасти ее.
Она замолчала и осознала — что же она говорит. Они никогда и ни с кем не разговаривала так, никогда и никому не доверяла настолько сокровенные мысли. Излишне откровенничать с кем — то было слабостью, а слабость при Дворе была нетерпима.
Так почему же она…?
Она снова посмотрела на молчаливую нарнку, и поняла истинный дар Л'Нир. Девушка совершенно не пыталась хитрить с ней, не пыталась лгать, и казалось, что она, сама того не замечая, изгоняет всю ложь из окружающих. В ней все было открыто, никаких тайн.
А затем, словно подтверждая, это Л'Нир заговорила.
— Я никогда не любила. — сказала она. — И не думаю что мне это удастся. У меня есть долг перед моим народом, такой же тяжкий, как и у вас — перед вашим. Я так много должна им объяснить. Я верю, что все могут измениться, и для того достаточно лишь достойного обхождения. Если бы я не верила в это, боюсь, я сошла бы с ума, ибо вся моя жизнь тогда оказалась бы напрасна.
Первый раз в жизни Тимов лишилась дара речи. Она пыталась подобрать слова, когда милосердно вмешалась судьба. Дверь храма открылась и вошел Дурла, в сопровождении мерцающей, полупрозрачной тени рядом. Тимов видела Безликого лишь мгновение, а потом он снова исчез.
— Беспорядки, по большей части, выдохлись, леди. — сказал Дурла. — К дворцу есть более — менее свободный проход. Он чуть более кружной, чем мне хотелось бы, но он есть. Патрулей нет.
— Г'Кар? — спросила Л'Нир.
— Его видели следующим в том же направлении. Надо отдать должное Безликим, леди. Они одарены выдающимся умением извлекать информацию даже из самого расстроенного рассудка. Пожалуй, я хорошенько постараюсь удержать при себе нескольких, когда это закончится и я буду Императором.
Выражение лица Тимов было непроницаемым, но Дурла все равно попытался прощупать ее.
— Не бойтесь леди. Мы воссоединим вас с вашим супругом, и я лично прослежу, чтобы вы вместе долго и счастливо наслаждались отставкой.
— Надеюсь. — ответила Тимов. — Так, хорошо. Если есть свободный путь — мы им воспользуемся. — Она повернулась к размытому движению среди теней. — Вы сможете защитить всю нашу троицу?
— Да. — прошипел чужеродный голос. — Двое наших смогут — какое — то время. Не бесконечно, не под разорванным небом, и не тогда, когда явится враг.
— Явится? — со страхом прошептала Л'Нир.
— Безумие и смерть привлекают врага. Небо раскалывается, разрывается, создает путь. Они будут призваны сюда, и они прорвут стены между мирами.
Тимов подобралась, выпрямляясь во весь рост — хоть она и была чуть ниже любого в этом зале.
— Тогда. — сказала она. — мы проследим, чтобы этого не случилось. Веди, Дурла.
* * *
Синовал оставил двоих наедине со своим воссоединением. Он не сомневался, что им немало следует наверстать. Если бы только он мог дать им достаточно времени.
Но так было всегда. Высшие нужды галактики легко перевешивают нужды отдельных личностей. На самом деле, Синовала не волновало — полюбят ли Шеридан и Деленн друг друга вновь без памяти, или же они сцепятся в бешеной злобе. Разумеется, он предпочел бы первое. Все было бы гораздо проще, если бы они они могли работать вместе, а возрождение их любви дало бы им что — то, ради чего стоит сражаться. Но это были уже технические подробности.
С эмоциональной же точки зрения — его это не волновало. До тех пор, пока они не убивают друг друга. Вернуть Шеридана было достаточно тяжело. И он не хотел заняться этим вновь.
Коридоры Собора всегда были едва освещенными, мрачными и наполненными тенями. Охотники за Душами могли без труда видеть во тьме, ведомые чувствами, отличными от простого зрения. То же было доступно и Синовалу. Однако эта часть Собора была… темнее обычного. В воздухе висело ощущение недоброго, того, что можно было бы даже назвать страхом.
Синовал шагал вперед. Он не был здесь несколько лет. Он откладывал это, но времени больше не оставалось. Ему многое нужно было сделать, и теперь, когда Шеридан вернулся, чтобы принять на себя часть ответственности на этой войне…
Он будет сражаться на своей войне. Синовал — на своей.
Он подошел к огромной, внушающей почтение, двери. Одинокий драгоценный камень тускло мерцал в центре каменной плиты. Синовал взглянул на него с легким беспокойством. Тот был тусклее чем прежде, словно свет внутри него умирал.
Конечно. Все умирает, в особенности — здесь.
Он махнул рукой и произнес одно словно на языке Охотников за Душами. Дверь исчезла и он вошел внутрь.
Размеры зала трудно было определить. Собор сам по себе не подчинялся общепринятым законам природы, но здесь все было еще загадочней. Тут было слишком много углов, стен, и чего — то что все время маячило на грани видимого.
Тихий, зловещий, отдающийся эхом стон встретил его. Таким звуком изголодавшиеся заключенные могли бы приветствовать тюремщика в утро своей казни.
Вокруг него, заточенные под охраной, были собраны врата во вселенную Чужаков. Их было много, около сотни. Синовал собрал все, что мог и уничтожил те, что не мог забрать. Проксима, Иммолан, Казоми 7, миры без имени и номера…
Давным — давно Чужаки посеяли в этой галактике врата в их измерение, выжидая момента чтобы вернуться, чтобы распространять резню и смерть, как они уже делали в своей вселенной. Чтобы собрать все эти порталы потребовалось двенадцать лет.
Зал был холоден, той стужей, которую мог ощутить даже Синовал. В воздухе стоял тяжелый запах, и мерзкий привкус появился у него во рту. Он ничего не ел уже много лет, но он ощущал этот вкус. Смерть и гниющая плоть захлестывали его чувства, заливая его ощущением смертоносной гнили.
Это было ненавистно и ему и Собору. Он видел после смерти славу и долго живущие воспоминания о достойных жизнях. Он обессмертил тех, о ком забыли другие. Он содержал часовни, мемориалы и места памяти павшим. Собор был местом памяти. Себастьян уничтожил часть этих воспоминаний навечно.
Эти твари делали то же самое. В смерти они видели не то, что наступает после окончания жизни, они видели в ней противоположность жизни. Они не были Хаосом или Порядком. Они не сражались с идеализмом Ворлонцев или Теней. Они не желали ничего, кроме смерти. Они поклонялись ей, как когда — то — Охотники за Душами. Они были бессмертны, могущественны и ужасны за пределами воображения.
И он считал, что они боялись.
Силуэты — темные, искаженные силуэты — метались за гранью врат. Тени плясали в глубине шаров. Искривленные отражения двигались в зеркалах. Голоса доносились сквозь порталы и драгоценные камни.
Эти создания были всем, что жило в целой вселенной. Даже Синовал не знал — что лежит за пределами этой галактики. Эти создания вышли за пределы их собственной галактики, достигли каждой галактики в их вселенной, и они уничтожили все.
Масштабы этого потрясали его воображение.
Синовал уже давно ничего не боялся, но когда он представил то, что он собирается сделать — он почувствовал легкий укол в груди. На одно мгновение его сердце забилось быстрее.
