- В Москве голодают тысячи людей, в том числе и дети, - саркастически заметил Петерсен, - Настя всего лишь одна из них.
- Я не собираюсь с тобой спорить, Ян, - примирительно сказала Нина, - просто прошу - возьми продукты. Если не хочешь, можешь не есть, но покорми, пожалуйста, Настю. Не бойся, еда не отравлена, я ее сама пробовала.
Ян что-то неразборчиво пробурчал, но сумку взял. Нина наконец смогла остаться с дочерью наедине. Они сели на скамейку и стали разговаривать. Но перед этим Нина накормила Настю бутербродами. Глядя, как девочка уплетает хлеб с маслом, она впервые поняла, что в Москве действительно голодают тысячи людей. От этой мысли ей стало не по себе - ведь она тоже была причиной этого.
Нина постаралась отогнать от себя неприятные мысли и начала расспрашивать Настю о жизни. Сначала девочка отвечала неохотно - видно, еще никак не могла привыкнуть к внезапно объявившейся маме, но потом оживилась и стала рассказывать о школе, подружках, книгах, планах на будущее.
Выяснилось, что Настя мечтает о собаке - желательно большой овчарке. Конечно, она понимала, что идет война и собаку завести не удастся, но, может быть, потом... Она с каждый день гуляла бы с ней, играла, даже прошла курс дрессировки.
- Почему ты хочешь овчарку? - спросила Нина.
- Потому что это самые верные собаки, они никогда не бросают своих друзей, - тихо ответила Настя.
Нина помолчала, а потом спросила:
- Кем ты хочешь быть, когда вырастешь?
- Строителем, как папа, - не задумываясь, ответила девочка. - Я хочу выучиться на инженера или архитектора, чтобы заново построить все то что, было разрушено. Или даже еще лучше...
- Но, чтобы стать архитектором, нужно уметь хорошо рисовать, - заметила Нина.
- А я хорошо рисую, мама. Мои работы были на выставке в Доме пионеров. Учительница сказала, что мне нужно обязательно ходить в художественную студию, чтобы развивать способности. Хочешь, я покажу тебе рисунки?
- Да, - только и смогла выговорить Нина.
В это время подошел Ян.
- Все, пора прощаться.
Нина прижала к себе Настю и несколько раз порывисто поцеловала ее.
- Не уходи, мамочка, - девочка обняла ее руками, - пожалуйста, не уходи!
- Мы еще встретимся и будем вместе, обещаю тебе, - произнесла сквозь слезы Нина.
Ян взял девочку за плечи и отвел в фургон, потом вернулся к Нине. Она вынула сигарету и нервно закурила, пытаясь унять предательскую дрожь в пальцах. Сигарета никак не хотела раскуриваться - видимо, пачка отсырела. Нина скомкала ее и бросила в снег.
- Когда я снова увижу дочь? - спросила она Яна.
- Когда полковник передаст нам сведения о времени взрыва, - ответил Петерсен.
- Ты все еще думаешь, что он будет с вами сотрудничать?
- Да, это ему выгодно. Но на всякий случай мы подстрахуемся - ты тоже, независимо от Остермана, попытаешься добыть эти данные, награда - часовое свидание с дочерью. А теперь пора возвращаться, а то твои друзья из гестапо уже, наверное, заждались. Кстати, о Краухе - тебе придется пойти с ним на сделку, сказать, что хочешь сотрудничать с ним.
- А если он потребует от меня информацию о тебе и подполье?
- Придумай что-нибудь, сочини, в конце концов, он все равно не успеет проверить. А взамен попроси гарантий безопасности для себя и дочери. Краух должен быть уверен, что держит тебя на крючке...
С этими словами Ян усадил Нину в "хорьх", и машина покатилась к выходу из парка. Хлебный фургон с подпольщиками двинулся в противоположную сторону.
Лубянка
"Хорьх" остановился недалеко от Арбатской площади. Нина вылезла из машины и подождала, пока она скроется за углом, потом привычным путем направилась на Старую площадь. Погода стала ухудшаться - с неба повалил крупный, мокрый снег, видимость сократилась до нескольких шагов.
Не успела Нина выти на Моховую улицу, как возле нее затормозил большой черный автомобиль, из которого тут же выскочили трое мужчин - двое в штатском и один в форме штурмбанфюрера СС. Нина узнала Вильгельма Крауха. Он твердо взял ее за локоть и подтолкнул к открытой двери.
- Капитан Рихтер, вам придется проехать с нами. Не нужно сопротивляться, будет только хуже.
- Это арест?
- Нет, лишь просьба последовать в управление гестапо для личной беседы. Тему предстоящего разговора вы, полагаю, знаете или, по крайней мере, догадываетесь.
- Полковник Остерман в курсе происходящего?
- Ему, полагаю, пока незачем знать о нашей встрече.
С этими словами Вилли усадил Нину на заднее сиденье, а сам сел спереди. Машина поползла по занесенной снегом улице. Через десять минут она затормозила возле управления гестапо на Лубянке.
В здание Нину ввели под конвоем - один охранник спереди, другой сзади. Но направились они не на верхние этажи, где располагались кабинеты следователей, а вниз, в подвал. Это был хорошо рассчитанный ход - мрачные подземные камеры лишали арестованных остатков мужества. После нескольких часов, проведенных в казематах, разговор со следователем шел гораздо легче... Нина только усмехнулась - она хорошо знала об этом психологическом трюке и была к нему готова.
Спустились на два пролета вниз по железной лестнице, потом долго шли по коридору, выкрашенному унылой зеленой краской, и наконец остановились возле низкой двери. Нину втолкнули в камеру - маленькое, холодное помещение без окон, свет давала лишь тусклая лампочка под потолком. Около стены стояли двухъярусные деревянные нару, в углу было железное ведро - параша. Тяжелая дверь за спиной захлопнулась, лязгнул замок.
Нина прошлась несколько раз по камере, потом села на нары и попыталась собраться с мыслями. Что знает Вильгельм Краух? Судя по дешевым приемам, которыми он собирался напугать ее, совсем немного. Ясно, что он будет спрашивать о подпольщиках, об операции, проводимой Остерманом. Крауху ужасно хочется утереть нос полковнику и выслужиться перед начальством.
Нужно выяснить, что он затевает, а для этого следовало разыграть спектакль - притвориться испуганной, согласиться на сотрудничество... У Крауха мало времени - рано или поздно Остерман ее хватится. Главное, чтобы полковник догадался, у кого она в гостях, и принял меры. Впрочем, Карл всегда отличался сообразительностью и умел мгновенно оценивать ситуацию.
Время тянулось медленно. Хотелось курить, но сигарет не было - они остались в сумочке, которую отобрали при входе в подземную тюрьму. Нина еще немного походила по камере - три шага до двери, три обратно. Потом прилегла на нары и попыталась задремать. Ей удалось на некоторое время провалиться в нервный, зыбкий сон.
Через полтора часа загромыхал ключ и дверь распахнулась. На пороге стоял Краух.
- Извините, что заставил вас ждать, - широко улыбнулся он. - Неотложные дела, знаете ли...
- Что вы, Вилли, я вовсе не в обиде, за это время я прекрасно выспалась. Обязательно расскажу полковнику о вашем подвале, где можно так прекрасно отдохнуть...
Краух скривился, как будто проглотил лимон, но быстро взял себя в руки.
- Не нужно сообщать полковнику о нашей встрече, это в ваших же интересах, Нина, - сказал он.
- Да? Каким образом? Вы меня похитили, бросили в тюрьму, теперь допрашиваете - и мое начальство ничего не должно знать об этом? Это нарушение всех служебных инструкций, и я обязана доложить об этом Остерману.
- Послушайте, Нина, - Краух решил сменить тон, - вы же умная женщина и прекрасно понимаете, что никто вас, офицера абвера, не стал бы просто так хватать на улице и тащить в тюрьму. Для этого требуются весьма веские основания. А они, поверьте, у меня есть...
- Тогда предъявите их!
- Хорошо. По моим сведениям, в течение пяти последних дней вы неоднократно встречались с московскими подпольщиками. А это измена и карается казнью! Впрочем, вам, как женщине, расстрел могут заменить исправительными лагерями. Но, если вы расскажите мне об этих контактах, то у вас появится шанс сохранить свою жизнь. Может быть, это половник Остерман заставил вас пойти на связь с подпольщиками? А вы просто выполняли приказ?
- Вилли, оставьте этот тон для глупых девочек. Вы прекрасно понимаете, что именно полковник руководит операцией, а я действую с его полного ведома и согласия. Подробности своего задания я вам не сообщу - не имею права. Если вы выдвинете против меня обвинение, вам придется связаться с моим руководством - начальником московского абвера генералом Траубе. От него вы, возможно, и узнаете, почему я пошла на контакт с подпольщиками. Но мне кажется, что Траубе выразит крайнее недовольство вмешательством гестапо в дела его ведомства. И тогда вам, Вилли, придется объясняться с бригаденфюрером фон Вернером...
