Партизан Чеботарь и глазом моргнуть не успел, как после короткой проверки опять оказался в рядах Красной Армии. Сначала в стрелковой дивизии, а после ранения под польским городом Краковом — в мотострелковом батальоне танковой бригады. Там он и сменил мосинский карабин на СВТ. Сложную и капризную самозарядку никто не хотел брать, а Микола взял, привык он к ней за годы службы и партизанства. И не пожалел. Если бы в руках у него был прежний карабин, остался бы он в Будапеште, а так из троих венгров только один и успел пальнуть в его сторону. И промазал. А Микола — попал. Четыре патрона — три венгра. Нет, ППШ в такой ситуации был бы еще лучше, но в чистом поле против СВТ он не играет. Поэтому и дошел красноармеец Чеботарь со своей винтовкой аж до Маньчжурии, где пришлось ее сдать. Среди прочих образцов стрелкового оружия СВТ была отправлена капитаном Леруа в далекий Петербург.
Разобравшись с установкой тяжеленного высокого диска вместо привычного плоского «блина», Микола продемонстрировал лейтенанту с прапорщиком разборку-сборку ДТ и был зачислен в состав фуражиров. Почему пошел добровольцем? Да просто надоело на одном месте сидеть. Этот железнодорожный пакгауз у Чеботаря уже в печенках засел, а тут хоть какие-то новые впечатления.
Ранним утром, еще в сумерках, поскрипывая тележными колесами, отряд фуражиров тронулся в путь. Верст двадцать встречались только пустые деревни с ободранными крышами и пустыми проемами. Крыши пошли на корм лошадям, двери и окна на топливо. Разбитые китайские кумирни с осколками местных глиняных божков. Только изредка мелькала между фанзами какая-то тень, показывая, что деревня еще не совсем брошена. Караульщиками оставляли стариков, не способных выдержать неблизкий путь.
Приблизительно через час, после обеденного привала, фуражирам попалось первое обработанное поле, а за ним — населенная деревня. Появление фуражиров вызвало у китайцев переполох. Побросав работу, крестьяне устремились в деревню к фанзам. Когда фуражиры добрались до деревни, китайцы уже грузили свое имущество на повозки, готовясь покинуть свои жилища.
— Решили, что мы тут надолго останемся, — заметил кто-то из ездовых, — вот и бегут.
Переговоры с местными прапорщик Щербаков взял на себя. На все его разъяснения, что солдаты прибыли ненадолго, только за фуражом, никого обижать не будут и вскоре отправятся дальше, «манзы» только вежливо улыбались. «Капитана шибко шанго» и большие пальцы рук вверх. Любой русский офицер для них — капитан, вне зависимости от звания. Но миролюбивым заверениям прапорщика верили мало и продолжали собираться. На предложение продать продовольствие и фураж крестьяне только отрицательно качали головами. На вопрос: «Куда все делось?» — ответ был один: «Чансолин». Солдаты прошлись по дворам, убедились в отсутствии даже соломы, хунхузы выгребли все начисто.
— А где можно фураж найти?
Китайцы тут же дружно начали указывать в направлении Гирина.
— Шибко много чхумиза!
— Едем дальше, — принял решение офицер.
Однако такая же картина повторилась и в следующей деревне. И в следующей тоже. Бандиты Чансолина успели метлой пройтись по всей округе. Пришлось продолжить движение к неведомому Гирину, все дальше удаляясь от расположения своих войск.
Отряд всадников заметили издалека.
— Хунхузы!
Саперы спешно сдернули с плеч и расхватали с телег винтовки, защелкали затворами, Чеботарь, подхватив тяжеленную сумку с дисками, отбежал в сторону, чтобы передние телеги с лошадьми не перекрывали сектор обстрела. Плюхнувшись на землю, утвердил сошки пулемета, проверил установку прицела. Лязгнул взведенный затвор, палец лег на спусковой крючок. Группа всадников вписалась в прорезь прицела, теперь выровнять мушку… Осталось только дождаться команды и врезать струей свинца по людям и лошадям.
Заметив столь негостеприимную подготовку, передний всадник взмахнул рукой, приказывая остальным оставаться на месте, и сам двинулся к фуражирам. Навстречу ему вышел прапорщик Щербаков с наганом в руке. После недолгих переговоров офицер приказал опустить оружие и сам убрал револьвер в кобуру. Похоже, боя не будет. Микола оторвался от земли, поднял пулемет и сумку, направился к телеге. Саперы разряжали свои «трехлинейки».
Китайцы оказались местными солдатами, которых губернатор Гирина отправил ловить хунхузов. Солдаты были одеты в такие же рваные кофты, как и крестьяне. От последних они отличались только закинутыми за спину русскими берданками. Насколько грязны и оборваны солдаты, настолько же щеголевато был одет командовавший ими офицер, как вскоре выяснилось, губернаторский родственник. По-русски он говорил весьма прилично и быстро нашел общий язык с прапорщиком.
— Здесь недалеко импань моего родственника. Там вы сможете купить все, что вам нужно: и гаолян, и чумизу.
Импань — усадьба местного землевладельца — располагался в живописном ущелье и в самом деле недалеко от места встречи. По периметру импань был обнесен высокой глинобитной стеной. В центре двора — длинная фанза, к которой лепились многочисленные хлевы, амбары, чуланы. Хозяин усадьбы — толстый пожилой, богато одетый китаец радушно встретил русских солдат, приехавших вместе с его племянником. Узнав о цели приезда, стал вдвое радушнее. Во дворе громоздились огромные стога гаоляна и чумизной соломы. Судя по ним, прошлогодний урожай был богатым.
Пригласив прапорщика и своего племянника в фанзу, хозяин позвал слуг. На низеньком столике мгновенно появились маленькие чашечки с горячей водой и два ящика, один с разнообразными сортами чая, второй — с печеньем. За чаепитием офицеры и хозяин обсудили местные дела.
— Чансолин пытает крестьян, прижигает им ладони чумизными угольками. Когда узнает, где они спрятали зерно, то забирает себе все, до последнего зерна, а крестьянину делает кантрами…
— Рубит голову, — пояснил Щербакову китайский офицер.
— Да, да, — закивал хозяин импаня, — если он доберется сюда, то кто будет летом обрабатывать поля? У меня будут большие убытки.
После чаепития перешли к вопросам, которые должны были принести китайцу прибыль. Решили все быстро, и вскоре подводы были загружены зерном и отличной соломой. Довольный фуражировкой прапорщик хотел было отправиться в обратный путь, но оба китайца этому категорически воспротивились:
— Как и всякий хунхуз, Чансолин жаден, но труслив. Он не осмелится напасть на вас днем, но ночью обязательно попробует ограбить. У него много людей, поэтому лучше вам переждать ночь здесь.
Найдя предложение хозяина вполне разумным, Щербаков приказал распрячь лошадей. Поскольку разместить подводы во дворе оказалось невозможным, их оставили за воротами, приставив часового. Солдаты расположились снаружи, разложили для обогрева костер, а офицеров хозяин пригласил внутрь фанзы.
Проснулся Микола от холода и сильнейших позывов внизу живота. Костер почти потух, а часовой бессовестно дрых, обняв свою винтовку. Чеботарь хотел пнуть задремавшего воина, но потом решил это сделать на обратном пути. Отойдя подальше, он расстегнул шаровары и уже взялся за завязки кальсон… Уж что-что, а науку выживания в любых условиях советский пехотинец образца сорок пятого знал на пять с плюсом. Не освоившие сей предмет до Победы не дожили. Подавив вполне естественное желание заорать: «Тревога!» и забыв про терзания мочевого пузыря, Микола тихо метнулся обратно к красневшим в темноте углям. О кого-то споткнулся, пнул-таки часового и нырнул на свое место, пытаясь на ощупь отыскать лежавший на земле пулемет.
— А? Чаво?
— Таво, хунхузы!
Конский топот со стороны ущелья уже был слышен отчетливо. Под ладонь попал наконец холодный металл оружия. Пока саперы хлопали глазами, отходя от сна, Микола дернул рукоятку взведения затвора и прямо с рук засадил длинную, десятка на два патронов, очередь в накатывающуюся на бивак темную массу. Грохот пулемета сменился истошным ржанием раненых лошадей, в котором утонули вопли раненых хунхузов. Вторая очередь была вдвое короче, зато прицельнее. Уцелевшие бандиты, нарвавшись на столь горячий прием, начали поворачивать лошадей обратно. С обеих сторон застучали винтовки. Шальная пуля задела одну из саперных лошадей, и та испуганно билась на привязи.
— Заведите лошадей во двор!
Кто-то из солдат кинулся выполнять приказ Щербакова. Прапорщик выбежал за ворота в мундире и сапогах, но без штанов. Он торопливо опустошил барабан нагана в направлении хунхузов и принялся выковыривать из него стреляные гильзы. По белеющим в темноте кальсонам его и узнавали солдаты.
Микола нашел наконец нормальную позицию, поставил пулемет на сошки и бил в темноту короткими очередями, методично опустошая диск. Потом он вспомнил, что сумка с запасными дисками осталась где-то возле его спального места, и решил сэкономить патроны, прекратив огонь. Стрельба понемногу сошла на нет. Винтовочные стволы напряженно вглядывались в темноту ночи, готовые выплюнуть свинец на любой шорох.
