— Глядите — ка, какой обозный богатырь выискался! — издевательски рассмеявшись, призвал кухонную братию в свидетели фельдфебель. — Чтобы никто басурманину крошки хлебной не давал, пока всю дровяную кучу не осилит!
Обозлённый фельдфебель презрительно отвернулся от наказанного самовольщика. Алексей, под насмешливыми взглядами кашеваров, подошёл к месту подвига. Скинул с плеч кожаные ремни портупеи, вместе с пристёгнутой кобурой револьвера повесил на рожки деревянного козла. Рядом водрузил папаху. Плавным движением стянул через голову рубаху, аккуратно сложил. Сторонние зрители увидели мускулистый торс и накаченные мышцы рук казака.
— А и впрямь богатырь! — ахнул один из провинившихся ногайцев, что ножом неумело счищал кожуру с картошки.
— Ты пальцы смотри себе не обрежь, морда басурманская! — прикрикнул Зыков на штрафника, а сам тоже завистливо глянул на стройного атлета — ни капли лишнего жира!
Алексей уже понял, что на фронте полностью скрывать свои чудо — способности не получится, да и глупо. Но вот камуфлировать истинное проявление Силы следовало тщательно. Поэтому он не стал полностью обнулять гравитацию вокруг деревянного чурбака, лишь приемлемо уменьшил силу тяжести, чтобы смог его легко поднять на вытянутой руке. Заодно решил поупражнять крепость хвата пальцами — впился левой рукой, словно клещами, в боковину длинной чурки. Алексей, картинно изображая усилие, медленно поставил её на массивную дубовую колоду, для колки дров.
У ног валялся тяжёлый топор. Алексей опустил правую руку, неосторожно применив Силу, и длинное потёртое топорище послушно встало вертикально. Пришлось запоздало изобразить движение ступнёй, якобы ей ловко поставил топор торчком, прямо под руку. Сила отрицательной гравитации стремительно подняла топор в воздух — отпусти, и улетит ввысь. Конечно, подпрыгнет недалеко, но фокус с неожиданной левитацией предметов поразил бы зрителей наповал. Однако Алексей не жаждал дьявольской популярности, он просто должен наколоть дров. Занятие скучное, хотя и это упражнение можно использовать для саморазвития. Не только грубой физической силы, что здоровью тоже польза, но и для оттачивания мастерства управления колдовской Силой.
Алексей отступил на шаг, придал железу увеличенную положительную гравитацию и направил острое лезвие в середину чурбана. Топор с хищным свистом промелькнул в воздухе и, с громким треском, легко рассёк деревянную чурку пополам. Алексею только не понравилось, что он не смог точно рассчитать силу, и лезвие чуть углубилось в дубовую колоду. При последующих ударах он старался вовремя гасить ускорение, задавая в последний момент отрицательный знак гравитационной тяге. Чурбачок при этом тоже норовил подпрыгнуть, но его можно и рукой попридержать. А отколотое полено пусть само в кучу дров отлетает — не беда, спишется на динамику отдачи от удара.
Разрубленный надвое чурбан Алексей не стал больше половинить, решил строгать с краю. Колдовской силой воздел топор над головой, левой рукой развернул чурбан, и лезвие срезало тонкий брусок. При втором ударе, сталь даже не достигла дубового пня. В конце удара, полено само со звоном отскочило в сторону.
Алексей взмахнул топором — следующее тонкое полено отскочило в бок. Ещё несколько точных ударов и пришёл черёд второй половины разрубленной основы. Алексей быстро приноровился к ритму чередования знаков заряда силового поля, даже руку не убирал от обрабатываемой чурки. Топор взлетал и опускался, словно метроном, отсчитывающий ритм игры музыканта.
Алексей играл на ударном инструменте виртуозно. Он, как заведённый механизм, выстукивал чёткий ритм, будто крутил ручку детской шарманки. И темп игры постепенно всё возрастал. Но Алексей уже работал на автомате, ничего не замечая вокруг. Только деревянные чурки звенели под ударами стали, и эхом вторили глухие удары отскакивающих в сторону поленьев.
Руки делали однообразную поточную работу, а мозг освободился для философских раздумий. Алексей обдумывал своё будущее на чужой войне. Кровавая бессмысленная бойня уже не увлекала. Воин никогда не имел садистских наклонностей. И даже когда совсем ещё мальчишкой резал по ночам ножом волков, он действовал по необходимости. Если враг бежал, он не преследовал хищника. Цель — защита станицы, снятые шкуры — лишь боевые трофеи. Крови сын ведьмы не чурался, но чужая смерть не опьяняла. Алексей рассматривал смерть, как необходимую рутинную работу. Такую же, как колка дров для печи. Рубить вражьи головы он мог абсолютно без угрызений совести. А страха мальчишка не ведал вообще, лишь разумной осторожности учил его старый воин. Ещё крёстный отец воспитывал в мальчишке чувство долга. Оно — то и не позволяло бросить гиблое, неправое дело и вернуться в родную станицу. Хотя, может, по — малолетству он чего — то не понимал в большой войне. Из фронтового окопа не видно всей картины великой баталии. Линия фронта растянулась на полконтинента. Кто знает, какие гениальные стратегические замыслы роятся в головах мудрых генералов? Им было не жалко пожертвовать сотней казачьих жизней за продвижение на пяток километров.
Из подобных бессмысленно загубленных сотен жизней ткалось полотно великой войны. Правда, за что идёт Первая мировая война, Алексей совершенно теперь не понимал, впрочем, как и миллионы простых солдат. Вначале говорили, что враг напал на Русскую империю. Но бои сразу развернулись на территории Австрийской империи. Говорили, что идём защищать братьев славян. А где они, те братушки? Село будто вымерло, все жители убежали от войны. Нужна ли местным крестьянам такая защита? Лошадей изымают интенданты, хлеб из амбаров выгребают фуражиры — всё для фронта, всё для победы! Артиллерия рушит дома. Поля и сады заброшены, конница вытаптывает последние пшеничные колоски, а стволы плодовых деревьев идут на укрепления окопов или просто… на дрова.
Алексей всё злее и быстрее размахивал топором. Железное лезвие безжалостно крошило пеньки на остробокие поленья. Гора чурбаков таяла на глазах. Темп взмахов возрос настолько, что, казалось, топорище превратилось в ударную палочку, выбивающую боевой марш на полковом барабане.
Все обозники прекратили работу и, открыв рот, заворожённо следили за игрой виртуоза на чудном ударном инструменте.
— Вот Сын Ведьмы разошёлся, — сжав зубы, недовольно процедил фельдфебель, когда к нему подошёл Семён со свёртком в руках. Зыков нервно кивнул в сторону возмутителя спокойствия. Куча дров скоро закончится, а важному местному начальнику не хотелось быть проигравшим в споре с пришлым казачком. — Семён, может, ты остановишь этого басурманского шайтана. А то вся работа встала. Не ровен час, у поваров каша подгорит, а спрос с меня будет.
— Казак дрова рубит, словно шашкой кочан капусты шинкует! — восторгался вместе со зрителями Семён. Но свою выгоду хитрый еврей находил в любой ситуации: — Зыков, первый каравай горячего хлеба мне отдашь — пробу сниму.
— От пуза накормлю, Семён, только останови шайтана!
— Смотри, Зыков, не пожалей потом, ты сам попросил, — пригрозил пальцем Семён. — Такого работника лишишься.
— Да забирай себе в штаб этого басурмана, — отмахнулся фельдфебель. Мужик уже боялся неуправляемого казака. Видно, не зря слух прошёл, что этот мстительный казачок в одиночку целую роту австрийцев «смясорубил». Только пехотинцы говорили, будто бы то с пулемёта было, хотя такой рубака мог и шашкой «нашинковать». А ещё, выпивший переводчик из штаба тоже брехал за столом, что пленные венгры про двух Чёрных казаков поминали: будто бы те позапрошлой ночью заманили в лес конный разъезд и всех там порешили — поутру лишь всадники без головы по краю болота бродили. Зря тогда не поверил никто пьяным россказням. Ох, вправду, есть умельцы среди казаков лихо шашкой махать!.. Топором тоже!
— Ну, Зыков, тут одной бутылью самогона не обойтись, — набивал цену прожжённый коммерсант.
— А если за спирт? — не пожалел припасённого дефицитного товара фельдфебель. — Чистый, как слеза.
— Ведро! — жадно загорелись еврейские глазки.
