Со мной это не работает. Он первым отвел взгляд, хотя должен признать, выдержка у этого обер-лейтенанта, будь здоров.
— Вы про Группу VI C1? (управленческая группа VI C1 РСХА занималась разведкой в отношении СССР)— уточнил я. — Все просто. У Грефе (Отто Пауль Хайнц Грефе, оберштурмбаннфюрер СС, с 1940-го уполномоченный управления VI (заграничная служба СД)) нет людей нужной квалификации. — я подумал и решил добавить толику откровенности в нашу беседу. Может пригодиться в будущем. — Да и он больше занят разработкой своего плана по политическому разложению советов. У нас же с вами будут совсем другие задачи.
— Какие? — мгновенно среагировал Ферстер.
— Узнаете. — улыбнулся я в ответ. — Непосредственно перед началом операции. Ни секундой раньше и ни секундой позже.
— Ясно. — с демонстративным безразличием сказал он. — Опять придется импровизировать.
— Вам не впервой. — я указал подбородком на его Рыцарский крест. — В случае, если ваша импровизация будет удачной, Дубовые листья (Рыцарский крест Железного креста, был учрежден Гитлером в сентябре 1939 года для заполнения промежутка между Железным крестом 1-го класса и Большим крестом. В июне 1940 года немецкое руководство решило учредить еще более высокую награду, предназначенную для военных проявивших особенный героизм. Так появился Рыцарский крест Железного креста с Дубовыми Листьями) вам обеспечены.
— Не впервой. — согласился Ферстер,
На этот раз он уже предпочел не заметить мой намек про награду. Нарочитое безразличие ко всему или он всегда такой? А нет. Изобразил некое подобие улыбки. Из вежливости к старшему по званию, не иначе.
— Времени на подготовку к операции у меня не будет? — продолжал обер-лейтенант.
— А сколько вам нужно времени? — спросил я.
— Мне нужно подумать. — ответил он. — У меня слишком мало информации.
— А на «подумать» сколько вам нужно времени?
Сидим тут улыбаемся друг другу. Вылитая флиртующая парочка пастушков из буколической сценки. Такие часто изображались на саксонском фарфоре во времена курфюста Августа. Удивительная мерзость.
— Полагаю к концу нашей беседы, Глеб Александрович, я смогу вам ответить. — ответил он уже серьезным тоном.
Я знаю, Ферстер, что ты далеко не дурак. Из всего мною сказанного, а точнее недосказанного, ты ведь уже понял, что придется пересечь линию фронта в зоне действий Группы армий «Север» и вывезти с территории, контролируемой советами, что-то.
Или кого-то.
Ведь понял? По глазам вижу, что понял.
— Мне сказали, что дюжина — это любимое число в вашем полку. Значит группа будет 12 человек, включая вас. — подытожил я. — Мне бы подошли, конечно, лучше офицеры из числа русских военнопленных.
— Извините, но нет. — категорично заявил Ферстер. — Русские пока еще слишком сырой материал для подобной операции. Кроме того, они непредсказуемы.
— Украинцы? У вас же есть батальон «Нахтигаль»? — предложил я в форме вопроса.
— И «Роланд». Не подойдут. — он отрицательно покачал головой. — Туповаты и чересчур кровожадны. — он посмотрел в окно, невдалеке за которым солдаты батальона продолжали тренироваться. — У вас будут немцы. — он перевел взгляд на меня. — Уверяю, если я вам подхожу, то и они вас устроят. Гарантирую. В конце концов, Глеб Александрович, это мне им свою шкуру доверять.
Хороший аргумент.
— Мне тоже, Ферстер. План операции разрабатывал я и руководить ею тоже буду я. Непосредственно.
— Вы идете с нами? — задал он, заведомо, риторический вопрос с искренним изумлением в голосе.
— Откуда вы так хорошо знаете русский, Ферстер? — сменил я тему. — Вас же должны были привезти в Германию совсем еще ребенком.
— Да, мне было четыре года. — сответил он. — Мать у меня русская. Я все детство и юность провел среди русских эмигрантов в Берлине.
— Ваш отец погиб на войне? — поинтересовался я. — С нами или с большевиками?
С нами.
Надо же, я себя совсем не идентифицирую с русскими, а ведь мой отец воевал, как раз, против немцев. В ту войну против.
Впервые я увидел на лице Ферстера что-то отдаленно напоминающее проявление эмоций. Что это? Ненависть? К кому?
— Моего отца убили в декабре 14-го во время петроградских немецких погромов. — он посмотрел на меня уже спокойно. — У нас была аптека на Бассейной, недалеко от Мальцевского рынка. — Ферстер просто говорил, говорил абсолютно спокойным тоном, я бы даже сказал, ничего не выражающим, тоном — Вот прямо в ней отца и убили. Зарезали, как свинью. Поляки. Точнее польские жиды. У него семья работала. Якубовичи. Муж и жена. — он опять посмотрел в окно. — Мать рассказывала, что отец защищал их от черносотенцев в пятом году.
Он сделал паузу.
— Мне было четыре месяца. — Ферстер посмотрел на меня своим обычным улыбающимся взглядом. — Я еще грудь сосал. Так что ненависть к русским, полякам и жидам я впитал с молоком матери в буквальном смысле этого слова. Что-то еще?
— Странно, что с вашими взглядами вы не в СС. — удивился я.
— Я тоже этому иногда удивляюсь. — неожиданно согласился Ферстер. — Видимо для меня в СС слишком скучно.
— В автомобильном батальоне было веселее? — не удержался я.
— Просто было. — ответил Ферстер. — А вот в Эббингхаузе (Kampfverband Ebbinghaus — немецкое диверсионное подразделение, принявшее участие в боевых действиях в Верхней Силезии, назван по имени своего командира гауптмана Эрнста Эббингхауза) было уже повеселее.
— Можете мне ответить, Ферстер, как вы попали в подразделение, укомплектованное, исключительно, силезскими немцами? — спросил я с недоверием, которое, впрочем, не касалось самого факта пребывания обер-лейтенанта в Эббингхаузе.
— В данном случае Провидение, которое само рук не марает, а использует для своих делишек чужие, воспользовалось ручонками бюрократов, занимавшихся вопросами V-Leute (особый резерв Абвера (нем. Verfügungs-Leute, сокр. V-Leute) использовался при формировании агентурных отделов (нем. V-Abteilungen) «Бранденбург-800», а до этого «Kampfverband Ebbinghaus»). — он развел руками. Первый жест, который Ферстер позволил себе в течение всей нашей беседы. — Эббингхаузу нужны были офицеры. Вспомнили про меня, тем более, что польским я тоже владею свободно.
— А польский откуда знаете? — тут же спросил я.
— У меня способности к языкам. — ушел от прямого ответа Ферстер.
— Скажите, если не секрет, почему вы не в партии? — вежливо поинтересовался я.
— С чего вы это взяли? — парировал Ферстер. — В партии. С 40-го.
Действительно, с чего я это взял. Спросить о наличии семьи? А зачем мне это?
— Глеб Александрович, — он кивком указал на мою левую руку. — Тоттенкопфринг (Кольцо «Мёртвая голова» (нем. Totenkopfring, SS-Ehrenring) — персональный наградной знак, выдаваемый лично Генрихом Гиммлером членам СС) придется несколько дней не носить. Белый след от кольца, контрастирующий с загаром на руке, может вызвать подозрение. Обручальным кольцом его не закроешь, русские обручальное кольцо на правой руке носят, а для перчаток пока несколько рановато.
Все-таки уел. Молодец. Я все никак не мог избавиться от ощущения неприязни к Ферстеру. Почему?
— Спасибо. Учту. — заверил я его. — Скажите, для вас, как для офицера Абвера, притом, замечу, весьма заслуженного офицера, не будет препятствием находиться в подчинении у офицера СС?
Ну, что ты мне на это ответишь?
— Я далек от предрассудков, свойственных некоторым моим коллегам. — заверил он меня. — Абсолютно не испытываю никаких отрицательных эмоций при виде рун на вашем воротнике.
Возможно.
— А ваши люди?
— Им тоже безразлично. Знаки различия предпочитаете на форме капитана или майора госбезопасности?
— Комиссара 3-го ранга. — ответил я с улыбкой.
Пусть знает, что я тоже кое в чем разбираюсь.
— Не пойдет. — серьезно ответил Ферстер — Звания у русской госбезопасности на две ступени выше армейских. Начальник Особого отдела Северного фронта Куприн Павел Тихонович — комиссар госбезопасности 3-го ранга. Вы не можете быть с ним в одном звании. — продолжил он. — Комиссаров госбезопасности 3-го ранга у советов всего шестеро. — он начал перечислять. — Абакумов, Чернышов. Белянов...
