и Мюллеры с Бауэрами. Как Ивановы, Петровы и Сидоровы.
В костюмах за столом были лишь я и аптекарь из Оснабрюка. Другие одеты так, как одеваются горожане на картофельный субботник. Ну, примерно. И у каждого – у каждого, даже у пар! – фотоаппараты на ремне. «Смены». Еще пахнут магазинно. Только у оснабрюковца – старая «лейка» в обтерханном футляре.
Что ж, буду блистать манерами. Демонстрировать преимущество социалистического строя. У них, немецких пенсионеров, поди, и одежды приличной нет, вот и одеваются как пугала.
Или считают, что белому человеку среди туземцев стесняться нечего? А «Смена», что «Смена», отличный фотоаппарат за свои деньги. Замечу: нужно будет купить дюжину «Смен», как призы для турниров Школы «Ч».
В ответ на представления я правдиво ответил, что зовут меня Михаил, и что я – студент. Советский. Из Чернозёмска. Немцы переглянулись понимающе – мол, агент КГБ, не иначе. Потом засомневались – уж больно я молод для агента. Хотя… Может, такой у меня грим, омолаживающий?
– И что, в России любой студент может поехать в круиз? – ехидно спросил Мюллер из Оснабрюка.
– Не любой. У меня родители – артисты. Известные оперные певцы. Очень хорошо зарабатывают – ни слова неправды не сказал, но ввел в заблуждение.
Немцы успокоились. Родители хорошо зарабатывают – в мире капитала понятно. Это не КГБ. Хотя чего им бояться КГБ, если совесть чистая?
А она чистая? Положим, Мюллеру – и остальным мужчинам – шестьдесят пять. Плюс-минус Значит, к сорок пятому им было тридцать пять или около того. Не могли они мимо войны пройти. Но спроси каждого – скажет, что был астрономом, синоптиком, библиотекарем. Или вовсе борцом сопротивления.
Но я не спрашивал. Раз считается, что немцев следует привечать, раз им предоставляют лучший теплоход страны – перечить не стану. Да и кончилась война. Давно. Как говорит Леонид Ильич – «Хочешь мира – готовься к миру!»
Ужинали не спеша. Немцы оказались любителями покушать, всё подкладывали, подкладывали да подкладывали.
Директор круиза тем временем представился сам, представил капитана (Петр Ильич Строганов), представил первого помощника капитана, и пообещал всем незабываемое путешествие.
Ему поаплодировали.
– Вы очень хорошо говорите по-немецки. У вас все студенты хорошо знают немецкий язык? – продолжал расспрашивать неуёмный Мюллер.
– Не все, но есть.
– Вы бывали в Германии?
– Приходилось.
– Туристом, или как?
Я промолчал, только неопределенно качнул головой. Не на допросе. Вернее, как раз на допросе, а что должен делать комсомолец, когда его допрашивает вероятный противник? Молчать. Незачем посвящать невесть кого в детали собственной жизни. Ни к чему. Абвера, конечно, давно нет, но злое место пусто не бывает.
– Через двадцать минут теплоход будет проходить шлюз! – сообщил распорядитель.
Заторопились, заторопились бюргеры. Первый шлюз! Накладывают, едят, едят и накладывают!
Это я так… злословлю. Не так уж и много накладывают. Собственно, столько же, сколько и наши – там, если открытый стол. Его еще шведским зовут – бери, сколько сможешь. Но в Швеции я не был. Может, в Швеции такой стол русским зовут? Всяко бывает.
– Через пять минут появится первый шлюз!
Самые нетерпеливые начали покидать столы. И правильно, сколько же можно! Этак за двадцать четыре дня можно набрать двадцать четыре килограмма. Ладно, двенадцать. Шесть уж точно можно. А они и без того упитанные, бюргеры. Не все, но в основном. Преимущественно.
Поднялся и я. У выхода из столовой едва разминулся со старой дамой, которую вела молодая фройлян. Совсем молодая, лет восемнадцать, и то не факт. Вторую вела первая. На ужин. Не опоздала, у них есть полчаса, вполне довольно. Да и не уложатся – никто их не прогонит. Иностранцы ведь. Дорогие немецкие гости.
И правильно! Куда спешить? Питание должно проходить в спокойной обстановке. Не глядя на часы.
Я вышел на верхнюю палубу. Мы как раз входили в шлюз.
Икша!
Ворота за нами поднялись. Вода забурлила, хотя сверху, с высоты четвертого или даже пятого этажа бурление особенно и незаметно.
Люди смотрят и веселятся. Ага, ага, прикладываются к фляжкам веселья.
Я просто смотрю. Грандиозное зрелище. Наш теплоход, такой большой, можно сказать, огромный, водоизмещением около четырех тысяч тонн (прочитал в брошюрке), здесь как игрушка в детском ведерке. Да, умеют работать наши гидротехники. Ученые, инженеры. Каналармейцы тоже. Мдя.
Пройдя через ворота, теплоход двинулся дальше. Медленно и величаво – если смотреть с берега. Но и отсюда вид шикарный.
Смеркалось, и огни на берегу, отражаясь в воде, казались далекими и таинственными, словно идем мы по какой-нибудь далекой-далекой реке, Уругваю или Амазонке. Мне так кажется, конечно. На далекой Амазонке я не бывал. Хотя всякое случается, шахматы и до Амазонки довести могут.
И до Колымы?
На берегу, подсвеченная прожектором, показалась статуя женщины, держащая над головой кораблик.
Интересно, как она будет смотреться в Сахаре? Нет, я понимаю, что оросительный канал – это не судоходный. Его, быть может, вовсе крытым сделают, чтобы жаркое солнце Пустыни не испаряло воду зря. Но статуи поставят. Непременно. И большие, как статуи в Долине Царей. Только будут они изображать не фараонов, а тружеников и революционеров.
Народ дружно фотографировал. Меня то и дело просили сфотографировать, запечатлеть владельцев фотоаппаратов на фоне статуи.
Да пожалуйста, не жалко. Но – не знаю. Все-таки освещение слабовато. Впрочем, если у них светочувствительная пленка, двести пятьдесят единиц нашей «Фото», может и пройти. У немцев есть и более чувствительная пленка, но если фотоаппараты преимущественно наши, то и пленка, пожалуй, тоже наша.
Не моя печаль, но ведь будут вспоминать нехорошими словами – не умеет кнопочку нажать! И я фотографировал на максимальной выдержке, одна пятнадцатая секунды. Это как стрелять: задержать дыхание и плавно-плавно нажать на спуск. Чтобы не смазать. Ни фотографию, ни выстрелом.
Наконец статуя осталась позади, и народ стал потихоньку успокаиваться.
Тут сообщили, что работают бары. По случаю первого дня круиза – скидка двадцать пять процентов.
И люди оценили. Потянулись вниз. Вскоре осталось на палубе не более дюжины самых стойких.
В бар? Нет, не сейчас. И вообще – ну зачем идти? Разве что для поддержания языковых навыков. Живое общение – лучший учитель.
Но не сегодня. Устал я. Устал.
Подул восточный ветер, и стало зябко.
Пойду-ка к себе.
И я пошел, благо недалеко. Переоделся в халат – роскошный, турецкий (но куплен в Триполи). Уселся в кресло (так в перечне предметов в каюте). Поставил рядом «Грюндиг» и стал слушать.
Наше радио рассказывает о грандиозной битве за урожай. Планы не только выполняются, но и перевыполняются. Закрома Родины гарантируют уверенность в
