десять, как этот Райх написал, больше не получишь, работы много. Афанасий вон жалуется, что десять часов каждый день приходится по магазинам да баням бегать. В общежитие пойдешь?
— Сперва хочу домом заняться, оценить, что и как. Осень на носу, до зимы рукой подать, к морозам надо успеть основную работу сделать, раз уж взялся. Заодно привидений распугаю, нечего им в советском городе делать.
Кац рассмеялся, закашлялся, поднося платок к слезящимся глазам.
— Вот ты прыткий, товарищ Травин. В хорошем смысле. Давай, чего уж там, но и основную работу чтобы не забрасывал, эту нагрузку никто с тебя не снимет, и с арендаторами построже. Партия ведет курс на строгую дисциплину, особенно хозяйственную, страна развивается, заводы строятся, фабрики, а нэпманы только о собственном кармане думают, нет в них сознательности.
— Так извести их под корень, всех дел.
— В том-то и поворот, что многие так там, — начальник поднял палец вверх, — рассуждают. Дали слишком много воли поначалу, озверел народец, достал накопления и принялся опять простых людишек грабить. Только сейчас прижимают их, чтобы не наглели. Ладно, иди, ключ от здания получишь у Зинаиды Ильиничны.
Травин нервно вздрогнул и затравленно посмотрел на Каца.
— Может, Афанасия попросить?
Кац довольно усмехнулся.
— Можно и его. Что, боишься? Правильно, такая женщина, она как прижмет грудью, так даже от тебя мокрое место останется, ровно как от таракана.
Сергей так и сделал. Пообещал Афоне еще раз, что подсобит, если что нужно будет, договорился, что ждать будет у дома Абрикосовых через час, и заглянул в коммунхозовский гараж, проведать свой транспорт. Вовремя — какой-то незнакомый мужичок в пиджаке отворачивал у мотоцикла колесо. Травин долго думать не стал, подошел поближе и дал грабителю кулаком в ухо.
— Это я удачно зашел, — пробормотал он себе под нос.
— Ты что делаешь, ирод! — из-под автомобиля, стоявшего неподалеку на кирпичах, выполз слесарь Матюшкин, временно назначенный начальником гаража, подбежал к валяющемуся без сознания мужичку, приподнял голову. — Это же товарищ Пустовайло, секретарь партийной ячейки, ты дух из него вышиб. До смерти погубил, дылда проклятая.
— Жить будет, — Сергей осмотрел мотоцикл, сиденье явно пытался кто-то срезать, и некоторых хромированных нашлепок не хватало. — Я ж тебе червонец дал, чтобы ты за моим другом двухколесным присмотрел, а ты, значит, на части разобрать его решил?
Матюшкин искоса посмотрел на ворота, прикидывая, успеет ли убежать, осознал, что не получится, и сник.
— Телега сломалась у Николая Исаича, на время взять хотел, с тебя бы не убыло, — мрачно сказал он. — И вообще, мешается тут твоя таран-тайка, работать не дает. Эй, ты чего удумал?
Травин придвинулся к нему поближе, приобнял Матюшкина за шею.
— Дурак ты, Ваня, — просто сказал он.
— Чего это? — Матюшкин, поняв, что вот прям сразу его бить не будут, немного осмелел.
— Мы ж в советской стране живем, вместе должны ее строить, а не воровать у своих, этот вот хмырь дотягивается своими ручонками до всего, что плохо лежит, хоть и партийный. Чем он тебе так приглянулся, что ты разрешаешь ему тут хозяйничать? Дай угадаю, словечко замолвил, чтобы тебя на место начальника назначили, хоть и временно?
Матюшкин неуверенно кивнул, он старался понять, куда Травин клонит.
— То-то и оно, сегодня товарищ Пустовайло колесо снимет, завтра у тебя масла машинного возьмет бидон. Или брал уже? Брал, по глазам вижу. Железяк и просто вещичек у тебя тут полезных много, все в хозяйстве пригодятся. А потом, когда тащить уже опасно будет, пойдет в уголовный розыск и скажет, так, мол, и так, чувствует он, товарищ Пустовайло, что нечисто что-то у некоего Матюшкина на душе, а точнее, на складе, вещички пропадают подотчетные. Налицо расхищение народного добра. И поедет Ваня Матюшкин по этапу лет на пять, а если что важное пропадет, то и на десять.
— Как же так? — Матюшкин затравленно оглянулся. — Я ж… Он же обещал, что отдаст.
— Отдавал?
— Нет.
— Вот я и говорю, дурак ты, Ваня, подумай своей головой, кому поверят — партийному секретарю или слесарю из мещан. Ладно, пойду, дела у меня еще есть.
— А что с ним делать?
— Полежит немного, отдохнет, потом очнется. Если плохо будет помнить, что произошло, скажешь, что мотоцикл на него упал. Или сознание потерял внезапно, от непосильных трудов.
— Ну а если вспомнит, не ровен час?
— Отбрехаюсь, — Сергей усмехнулся. — Дальше Сибири не сошлют, и там люди живут кое-как и не тужат.
Он проверил свечу, уровень масла, вывел мотоцикл на площадку перед гаражом, уже там завел, заполнив свободное пространство сизым дымом. И выехал на улицу, распугивая кур и прохожих. Время шло к вечеру, народа на улице было немного, так что выехал из города Сергей практически без происшествий. С косыми взглядами в спину и проклятиями владельцев телег, чьи лошади очень нервно относились к ревущей новомодной технике, он проехал несколько километров по тракту, убедился, что из свидетелей только одна гужевая повозка, спускающаяся с пригорка, и увел мотоцикл в небольшую рощицу.
Травина все больше беспокоил оставшийся на воле член банды. Останься Сергей в общежитии, куда разным бородатым мужикам со стороны просто так не проникнуть, риск был бы значительно меньше, но в пустом доме, в одиночестве, ждать незваного гостя, вооружившись молотком или того хуже с куском перил, он не собирался.
Уж больно хотелось ему в новое жилье вселиться, и дело было даже не в доплате, которую Кац обещал, и не в собственной, хоть и на время, ванной комнате — к коммунальным неудобствам начала двадцатого века Травин кое-как привык. И не в соседях в комнате общежития, с людьми он отлично ладил с самого, почитай, детства, а теперь, при такой комплекции, в случае необходимости мог других заставить поладить с собой. Он и сам не мог понять, что его толкнуло прямо в сердце, когда он этот дом увидел. Для себя Сергей, любивший во всем ясность, установил, что все дело в тайне, которую жилище нэпманов Абрикосовых в себе скрывало — по слухам, следствие так и не смогло ничего выяснить.
Оставив мотоцикл в небольшом овражке, Сергей дошел до раскидистого дуба, каких тут было много, поискал оставленную метку, довольно хмыкнул и пошарил рукой в дупле. Нащупал конец веревки, потянул и достал из сердца дерева сверток. Под слоем ткани и промасленной бумаги нашлись два пистолета — браунинг М1903, отобранный еще прежним владельцем тела у одного финского офицера в войну, и так и не оформленный на него кольт, и к ним две коробки патронов.
— Один или оба взять? — спросил
