но вскоре барабан опустел, снова зарядиться на такой скорости было невозможно.
— Гони, Герасим, ведь уйдут суки! — заорал ротмистр.
— Давайте, родимые! — подгонял Герасим лошадок.
Бричка трещала и раскачивалась из стороны в сторону. Я знал, что тарантайка гораздо устойчивее на неровных дорогах. К тому же было темно. Однако вскоре мы почти догнали беглецов. Я заметил парнишку на полу тарантайки, который едва держался, чтобы не выпасть.
И тут громыхнул еще один выстрел из ружья. Лошади громко заржали. Бричка резко накренилась влево. Герасим попытался остановить лошадей, но они еще бежали по инерции. Первым вылетел из брички ротмистр, следом и я, успел подставить руки, но все же клюнул лицом и разбил нос.
Только сейчас я понял, что одно колесо вылетело, то ли от выстрела, то ли от острого камня на пути. Бричка завалилась на бок, и развернувшись, встала, слегка пропахав землю осью.
Ротмистр приподнялся с земли и отряхнулся.
— Хорошие у них ружья, Андрей Иванович… Непростые ребятишки!
Я присел и задрал голову, останавливая кровотечение. Когда кровь остановилась, осторожно приподнялся, вытер рукавом под носом и с грустью посмотрел, как тарантас уносится вдаль, превращаясь из черного пятна в точку.
— Герасим, колесо реально починить?
Конюх печально вздохнул, принес соскочившее колесо и внимательно осмотрел ось.
— Попробуем, барин… вот туды ж его в качель!
Ротмистр кивнул:
— Метко стреляют уроды… но все же одного я точно зацепил…
— Думаю они на Выселки помчались, там у них лежбище… Герасим, сколько примерно до Выселок?
— Еще три-четыре версты.
— Эх, был бы я моложе — за двадцать минут добежал! — вздохнул Вахрушев.
Герасим осмотрел ось и печально вздохнул:
— Барин, не получится скоро починить, нужно час, не меньше, выстрелом все пазы разбило…
Он достал из ящика молоток, муфту, стальные хомуты.
— Пойдемте, Егор Сергеевич! — предложил я.– Если Герасим починит колесо, он нас нагонит. Этих уродов нельзя упускать…
— Хорошо, пойдемте… Только в ускоренном темпе. У меня руки так и чешутся, пули для каждого найдутся!
До Выселок мы добирались не меньше часа. Герасим наверняка слегка напутал, расстояние оказалось побольше. Маленький хуторок из пятнадцати домиков, раскинулся за дубовой рощей у широкого ерика. Выселки относились к Гаринскому владению.
Тарантайку мы не нашли, зато местные псы подняли такой концерт, что половина жителей Выселок сразу повыскакивали из домов. К нам подошел старик с топориком, которому мы однажды помогли по пути на Алексеевский рынок. Он присмотрелся, снял картуз и добродушно кивнул:
— Это вы, барин? Я уже думал, какие душегубцы в Выселки забрели…
— Деда, где трое пришлых живут?
— Так они заехали недавно и тут же умчались. В той хате раньше жили…– показал дед на крайнюю избу.
— Давно умчали?
— Полчаса уже прошло.
— Знаешь кто, откуда?
— Нет, сынки, откуда мне знать… нужно у хозяина, Гарина спрашивать… дня два жили, ни с кем даже не общались…
В доме, где проживали пришлые, почти никаких вещей не было, только старые обрывки газет, ржавый шомпол и чугунок с кашей на печке. Печь оказалась слегка теплая. Во дворе я нашел окровавленный лоскут.
Вскоре прибыл Герасим на бричке. Мы еще раз тщательно осмотрели жилище, где жили молодчики и вернулись на завод. Было уже за полночь. Я печально прошелся среди пепелищ, которые еще дымились. От обиды к горлу подступил жесткий комок. Ну как же так?
Мужики виновато смотрели на меня.
— Что делать будем, Андрей Иванович? — тихо спросил Петр.
— В понедельник рабочие приедут, начнем все восстанавливать. Опять строить шатры, чинить станки, заготавливать дрова. Тот, кто это затеял — жестко ответит…
Я окликнул охранника с перевязанной головой:
— Как у тебя самочувствие?
— Жбан слегка ломит…
— Герасим тебе обезболивающий порошок привезет, а завтра утром фельдшера пришлю.
— Спасибо, барин…
Какая все же подлость и низость! Только появились заказы и мужики начали зарабатывать, эти уроды сожгли все запасы дров, повредили станки и формы, будто все заранее подгадали… Точно знали, что завтра православный праздник и почти все разъедутся по домам…
Я ни капли не сомневался, кто все организовал. Рано или поздно это должно было случиться, если твой сосед не только полный придурок, но еще и завистливая сволочь.
Теперь Гарин точно за все ответит.
В последнее время я часто думал об Аглае и понимал, что во мне, наконец, проснулось это сильное чувство. Я никогда не был избалован женским вниманием, не купался в теплых лучах любви, но все же осознавал, что сейчас влюбился по-настоящему. Мои чувства были зрелыми, осознанными, без буйства гормонов пубертатного периода, когда все открывается по-новому и нравится каждая смазливая девчонка.
Да, я полюбил всем сердцем свою служанку и ни чуть не жалел об этом. Аглая не только красавица, я видел в этой скромной девочке идеальную супругу. Домашнюю, заботливую и терпеливую. Ласковую и добрую. К тому же я догадывался, что тоже ей нравлюсь.
Помещик, женившийся на крепостной — считался в дворянском обществе изгоем. Однако случаи такого мезальянса все же случались. В конце концов, почему я должен прислушиваться к чьему-то мнению? Принять решение и сделать выбор должен только я сам.
Меня смущало только одно обстоятельство. Я совершенно не знал, как ухаживать за девушками, совсем как герой Сергея Безрукова — Витя Сумрак из фильма «Каникулы строгого режима». У меня никогда не было серьезных отношений с противоположным полом и то, что называется «конфетно-букетным» периодом. Женщины, конечно же, были. В основном легкодоступные или путаны. А еще пять лет «зоны» тоже дали о себе знать, когда выходишь из заключения, женщина кажется тебе чуть ли не инопланетянкой. Я больше брал нахрапом и наглостью, как получилось с Прасковьей и Татьяной, но как подступиться к Аглае, пока совершенно не знал, хоть она и была моей служанкой. Я решил сегодня же поговорить с девушкой о своих чувствах, не откладывая в долгий ящик.
Утром Герасим привез нас с ротмистром в усадьбу Гарина. Навстречу бодрой походкой вышел бравый темноволосый приказчик лет тридцати, которого я не заметил в прошлое посещение.
— Чем могу помочь, господа?
— Нам нужно поговорить с Владимиром Ивановичем Гариным,– сказал я.
— Уехали-с. Еще третьего дня, на Баскунчакские озера. Будут только завра к вечеру. Что-нибудь передать?
— Передай, дружище, что твой хозяин сделал большую ошибку. Пусть сухари сушит…
Когда мы возвращались, я сказал ротмистру:
