общем, явно не тот человек, к чьему мнению стоит прислушаться. И даже огромный авторитет Зальцмана никоим образом на меня не распространится. — У них нет нужного опыта!
— Разберутся, — отрезал Коновалов — вопрос для него был решенным, — там ребята умелые!..
— Товарищ полковник! — попытался я достучаться в последний раз. — Я много месяцев отработал на полигоне. Могу с полтычка завести любую машину, и немецкую тоже. Дайте шанс отличиться!
Василий Иванович, уже собиравшийся уйти, остановился на секунду, чуть задумался, потом все же повернулся ко мне.
— Лейтенант, гарантируешь, что сумеешь?
— Даю слово! — кивнул я. — В худшем случае поврежу их танки так, что в завтрашний бой они уже не вступят!
Если бы Коваленко увидел меня в декабре прошлого года, он не доверил бы мне и бабушку через дорогу перевести — я был худой и замученный нескладный подросток. Сейчас же внешний вид мой изменился кардинально. Ладно, прибавил в весе, росте, раздался в плечах, но еще словно бы стал старше реального возраста Димы. Я выглядел не на те семнадцать лет, которые недавно стукнули Димке, и даже не на восемнадцать — которые я вписал в паспорт, а лет на двадцать, минимум. Словно моя более взрослая сущность заставляло и тело развиваться быстрее, чем положено от природы. И полковник все же принял меня всерьез.
— Хорошо, пусть будет так. Пойдешь вместе с разведгруппой. Где вы расположились?
— За этим холмом, — я ткнул пальцем в нужном направлении.
— Жди на месте, скоро за тобой придут.
Я успел поесть и немного привести себя в порядок, счистив с гимнастерки грязь после драки. Наградной пистолет, документы, деньги и орден я спрятал в вещмешок и оставил в танке. С собой взял табельный ТТ и ППШ, один запасной барабанный магазин и два рожковых и, конечно, нож, с которым никогда не расставался. Все это сложил во второй вещмешок, который и взял с собой. Туда же кинул спички, бинты и пузырек с йодом, который прихватил еще в Челябинске. Саперную лопатку, подумав, решил не брать. Вложил в подсумок две гранаты Ф1. Получилось тяжеловато и неудобно, но справлюсь.
Потом за мной пришли.
Вестовой остановился у нашей машины и выкрикнул:
— Младшему лейтенанту Бурову явиться в палатку батальонной разведки. Немедленно!
Экипаж, который ни слухом, ни духом не ведал о моей затее, заволновался. Корякин и Евсюков подошли вплотную, Казаков встал рядом.
— Придумал чего, командир? — Петр Михайлович смотрел на меня, как на несмышленого подростка, которого лишь некоторое время назад он опекал… но я-то таковым не являлся. Бедный Димка исчез навсегда, и теперь тут был лишь я — взрослый и достаточно неприятный человек, который, несмотря на то, что являлся потомственным военным, с трудом признавал авторитеты. А в армии с таким характером очень тяжело жить. Причем, в любые времена. Армия — это огромный механизм, гигантская структура, где каждый винтик должен быть на своем месте и работать по определенному алгоритму. На этом держится все. Когда же такой винтик внезапно решает, что обладает свободой воли, то он либо стремительно вылетает из схемы, либо погибает. Третьего не дано. В армии нет личной инициативы, лишь субординация. На этом все и держится.
— Участвую в разведывательной операции. Подробностей сообщить не могу, — коротко ответил я, думая про себя, не забыл ли взять чего-то важного с собой.
Евсюков чуть прищурился и внезапно выдал:
— Те машины хочешь пощупать? Там звери! Если доберешься до них, командир, и не будет возможности их уничтожить, то сыпани хотя бы песка и земли в баки. Моторы полетят к чертям! Перебирать придется! А это время и усилия…
Я кивнул. Это был приемлемый вариант, но лучше все же попытаться уничтожить танки более капитально, чтобы уже никакой дальнейший ремонт не помог.
— Ты вернись, Дима, — попросил Казаков, — нам еще дел не переделать…
— На поле танки грохотали… — ответил я. — Прорвемся, товарищ заряжающий!
Казаков улыбнулся смущенной улыбкой — таким он был человеком: большим, сильным и очень скромным. Я знал, что он с радостью подменил бы меня или кого-то другого в любом опасном деле, и пожертвовал бы собственной жизнью, если бы пришлось.
Я коротко кивнул и отправился к разведчикам. Мне показалось, что Корякин перекрестил меня в спину. Я не верил в подобные вещи. Если и переживу эту ночь, то точно не из-за благословления. А если не переживу — то буду сам виноват. Перекладывать ответственность на кого-то было не в моих правилах.
Палатка разведбатальона располагалась неподалеку от штабной. Я заглянул внутрь, там находилось несколько человек, в том числе Коновалов, склонившийся над картой местности, расстеленной прямо на ящиках.
Увидев меня, он махнул рукой, приглашая, и продолжил начатое ранее:
— Значит, говоришь, пройти можно?
От разведки присутствовали двое: двухметровый молодой парень славянской наружности с широкими плечами, синими глазами и пудовыми кулаками, и невысокий щуплый темноглазый татарин. Главным среди них был татарин.
— Вот здесь по ложбине спустимся, не заметят, — пояснял он, водя обломанной веточкой по карте, — потом поднимемся по ручью и зайдем с тыла. Там водонапорная башня — это ориентир. Выйдем за ней, там охраны меньше — и нас не ждут. Шансы имеются!
— Это Буров, — представил меня полковник, — это именно он узнал дислокацию секретных машин и предложил план операции. Он пойдет с вами.
— Товарищ полковник! — возмутился татарин, сверкая черными глазами. — Мы и сами…
— То что вы и сами все можете, я прекрасно знаю, — отрубил Коновалов, — младший лейтенант пойдет с группой, это приказ! Он специалист по танкам. Ваша задача — сохранить его голову в целости и сохранности до того момента, пока задача не будет выполнена. Приказ понятен?
— Так точно, — недружным хором ответили оба разведчика, недружелюбно поглядывая на меня.
Понять их было можно. Разведгруппа — это слаженный коллектив, где каждый четко знает свои обязанности. У одного лучше получается снимать часовых, другой физически более крепок и может километрами тащить на плечах пленного языка, третий хорошо читает следы на местности, четвертый умеет обращаться с рацией. В общем, чужому в такой группе не место. А тут меня навязали им на головы, и никак не отвертеться — начальство велело.
— Выдвигаетесь через час, как только полностью стемнеет, — закончил полковник. — И будьте
