с товарами, что в телегах лежат.
Почтенный замок был построен,
Как замки строиться должны:
Отменно прочен и спокоен
Во вкусе умной старины.
Везде высокие покои,
В гостиной штофные обои,
Царей портреты на стенах,
И печи в пестрых изразцах.
Подведём итоги.
На ярмарке я сегодня побывал.
Магию в бою испытал. В результате бабкиных слёз насмотрелся на неделю вперёд и от отца пистон получил. Вроде ничего не забыл, но чего-то не хватает.
Сидя у распахнутого окна и закинув ноги на подоконник, я смерчем пытался ловить мух, норовящих залететь в комнату. И тут-то, когда седьмая по счёту вражина была повержена магией, меня осенило, за что уже не первый раз цепляется сознание! Тульпы! Они уже не раз давали мне понять, что приобрели некоторую самостоятельность. Ага, словно мухи летать научились…
В моём прежнем мире мои воображаемые сущности были всегда при мне. Буквально рядом, в нескольких шагах. А здесь они свободно разгуливают по имению, посещают деревню и даже за шайкой разбойников могут следить. Это ли не чудо?
— Колитесь! — грозно потребовал я, усилием воли вызывая сразу всех четверых тихушников, — Как давно научились самостоятельно перемещаться, от чего это зависит и почему мне не сообщили?
— Так намекали же… — осторожно начал Виктор Иванович
— А то ты не видишь, что я всё ещё ошарашен этим миром, своими способностями к магии и стараниями, чтобы внедрение в тело поэта прошло, как можно более незаметно.
— Я могу километров на пять отлетать, — первым начал честный и простодушный Серёга.
— Пф-ф… — издала презрительное шипение Лариса, старательно рассматривая потолок и делая вид, что чупа-чупс её интересует больше всего на свете, — А я на семь.
— Думаю, твоя магия всему виной. Чем сильней, как маг ты становишься, тем выше степень нашей
свободы, — как всегда, первой подвела Алёна Вадимовна свои домыслы под теоретическую базу, — Пока никаких других версий у меня нет.
— Может быть, может быть, — покачался я на стуле, выцеливая очередную муху. — Если вы у меня такие самостоятельные, то может скажете, что за хабар мы из леса привезли?
— Тебе по пунктам? — посмотрела на меня сквозь очки Алёна Вадимовна.
Вообще-то галлюцинация с плохим зрением это нонсенс, но Вадимовне можно. От её зоркого взгляда ни одна булавка не ускользнёт. Ну, а раз мои тульпы научились самостоятельно перемещаться, то теперь Алёна всё в хозяйстве бабки пересчитает, вплоть до яблок в саду. Набравшая в грудь воздуха, чтобы без запинки огласить мне полный список трофеев, тульпа сейчас была похожа почему-то на школьного учителя. Черные туфли на низком сплошном каблуке, телесного цвета чулки, серая прямая строгая юбка ниже колен, белая блузка с рукавом в три четверти и накрахмаленным стоячим воротником. Для полного образа только указки не хватает.
— Не знаю кто что видел, — влезла Лариса, — А я приметила отрез люстрина песочного цвета, редингот из которого будет чудесно сидеть на Ольге Сергеевне. С красным подкладом будет шикарно смотреться.
— Заметь. Ты сама это сказала, — поднялся я со стула, вытащил из стоящего у кровати секретера папку с чистой бумагой и карандашами, протянул её девушке, — Порадуй сестрёнку Пушкина.
— У меня лапки, — показала мне Лариса свои ногти.
— Как безбашенные советы давать, так это запросто, — проворчал я, усаживаясь на стул и доставая лист. Ну, вот бестелесные у меня галлюцинации, хоть ты тресни, — А как до дела доходит, так это ко мне. Рассказывай, что шить надумала. И это… Кто-нибудь в курсе, у бабы Маши швейная машинка есть?
— Окстись, Александр Сергеевич, — почему то перекрестился Виктор Иванович, — Ещё не то, что машинок нет. Айзеку Зингеру сейчас и шести лет не исполнилось. Ручками всё шьётся. Ручками. Десять швей заменяют одну машинку, а у Марии Алексеевны аж полтора десятка девиц-рукодельниц собрано.
— У меня тоже к вам вопрос имеется, Александр Сергеевич, и как мне думается, немаловажный. Я правильно понимаю, что с поэзией у вас нелады? — в упор уставилась на меня Алёна Вадимовна, зловеще, совсем как Берия, поблёскивая стёклами очков.
— Ну, не то, чтобы совсем нелады, но так-то, да. Поэт из меня никакой, — вынужден был я признать очевидное под её пронзительным взглядом.
— И что мы будем с этим делать? Вы хоть понимаете, какой культурный слой может быть утерян? Это же… Это… У меня просто слов не хватает, чтобы выразить своё возмущение!
— Кажется, не всё так плохо. Я могу помочь. Мы многое восстановим по моей памяти, — скромно высказался Виктор Иванович.
— Многое! И что же именно? — прямо-таки взвилась Вадимовна.
— Всю школьную программу точно. А «Евгения Онегина» и «Руслана и Людмилу» полностью. От строчки до строчки. Если в памяти покопаюсь, то ещё что-нибудь нарою.
— Пф-ф… Школьная программа. Там же два-три куцых стихотворения.
— Больше тридцати, уважаемая Алёна Вадимовна, и смею заметить — лучших! — приосанился Иваныч.
— Любезные мои, а это не будет выглядеть каким-то извращённым плагиатом? — поинтересовался я у разошедшихся спорщиков, — Народу же Пушкин нужен? Так будем ему Пушкин.
— Это вы о чём, Александр? — сбилась с преподавательского тона Алёна Вадимовна.
— Как вам — великий поэт Лев Сергеевич Пушкин, а? По-моему, звучит!
— Лев… А что. Вполне. Талант у него определённо имелся и в литературные круги он был вхож, на равных общаясь с Карамзиным и Грибоедовым, когда вопрос литературы или поэзии касался, — задумался Иваныч.
— А само творчество Пушкина? Это же какое наследство! — вновь заискрила Алёна Вадимовна.
— Думать будем. Или идеи и фразы ему подадим, а то вовсе гипноз попробуем использовать. Есть у меня одна методика, из тех, к которым лишь под серьёзные подписки допускали, — строго на неё посмотрел Виктор Иванович, и о чудо — Вадимовна притихла и замолчала.
Небывалое дело! Обычно последнее слово всегда оставалось за ней.
Так за разговорами и спорами через полчаса рисунок будущего наряда сестрицы был готов. Выглядит замечательно. Можно было и ускориться, но под руку постоянно лезла Лариса со своими уточнениями: «у Ольги руки чуть короче», «плечи чуть шире нарисуй», «ноги длинней сделай», «урежь осётра, откуда у неё такая огромная грудь». Ладно, я хоть лицо пустым овалом обозначил. Но это уже чтобы не выловить критику
