брата можно рассуждать, если у него на носу поступление в Царскосельский лицей?
Так вот нет.
Судьба ко Льву Сергеевичу оказалась куда благосклонней, чем ко мне — его старшему брату. По указу Александра I при Главном педагогическом институте вовсю идёт создание нового учебного заведения — Благородного пансиона. Преимуществ, для любимчика Лёвы — просто море. И расположен-то пансион на Фонтанке, буквально в шаговой доступности от нашей семикомнатной квартиры, и перспективы предполагаются нешуточные. Достаточно сказать, что в зависимости от достигнутых успехов выпускники пансиона имеют право на получение классных чинов, до коллежского секретаря включительно, на чём можно построить головокружительную карьеру. Так что родственники сейчас суетятся вовсю и напрягают все свои связи, чтобы Лёвушка смог попасть в новомодное и престижное учебное заведение.
— Экий ты братец увалень, — посетовал я Лёве, высаживая его на причал, — Ну, ничего. С завтрашнего дня я за тебя возьмусь. Буду учить, как ты можешь бить народ поганый, чтобы тебя самого не побили. Хочешь?
— Конечно хочу. А ты сейчас домой?
— Нет, ненадолго к соседу загляну.
— Меня с собой возьмёшь?
— Обязательно возьму, но не сегодня. Тебе скучно станет наши разговоры взрослые слушать, да и отвлекать будешь. Бабушке скажи, чтобы меня к обеду не ждала.
Мчатся к деду, конечно, громко сказано, но по моим прикидкам узлов пять-шесть лодка по озеру спокойно делала. Можно было попробовать прибавить ветерка, но уж больно хлипкой мне лодчонка казалась. Да и сама по себе плоскодонка не то судно, чтобы на нём, как на глиссере рассекать. А так, сидишь себе на корме, чтобы нос в воду не зарывался, рулишь ветром и глазеешь по сторонам. Солнце, правда, светит прямо в глаза и приходится щуриться, но это мелочи. Важнее то, что я довольно быстро плыву, не прилагая физических усилий. Или иду? Без разницы. Главное веслами махать не надо.
Напрасно я думал, что устрою Петру Абрамовичу сюрприз, если доберусь до Петровского по воде. Видимо кто-то из дворовых издалека срисовал лодку, плывущую без паруса и без гребца. Память тёзки ранее сообщала мне, что в Императорском Флоте имеются скоростные то ли катера, то ли галеры с водомётными движителями, работающими на магии. Но где Императорский Флот и где озеро Кучане.
В общем, не успел я к берегу пристать, как местные лодку вместе со мной чуть ли не на руках почти полностью на сушу вынесли. Ну, и признали меня, конечно. Не без этого. Кто, если не дворянин будет летом надевать костюм с жилеткой, да ещё вязать платок на шею, вместо галстука. А если юноша кучеряв и смугл лицом, более чем местные, то он точно кто-то из Ганнибалов. Как пить дать внук Марии Алексеевны из самого Санкт-Петербурга прибыл.
Мне можно было и попроще одеться, но первое впечатление и всё такое. Да ещё и этикет, мать его.
Не скажу за маму предшественника, а вот невестку свою, Марию Алексеевну, Пётр Абрамович всегда любил и уважал. Даже, когда его брат Осип по-свински обошёлся с бабушкой Александра, встал на её сторону и всячески помогал то деньгами, то советом. И хотя у самого тараканы в голове водили хороводы, при всяком удобном случае корил непутевого брата, пока Осип Абрамович не преставился.
Сейчас же мне предстояло выяснить, достоин ли я сам уважения сына арапа Петра Великого и нынешнего хозяина Петровского.
— Не иначе, как Александр Сергеевич к нам в гости пожаловал, — послышался возглас за спиной дедовых крестьян и передо мной появился мужчина лет сорока, — Ну, здравствуй, племяш.
Хм. А ведь деду я как минимум интересен. Иначе он за мной кого-нибудь из дворовых послал бы. Сейчас же предо мной стоял его сын Вениамин и добро улыбался. К сожалению, если б не бабкины описания всех ближайших родственников и соседей, в жизни не догадался бы, что меня встретил двоюродный брат матери Пушкина. Со слов бабушки «добродушный лоботряс и великий выдумщик».
Поздоровавшись и по-родственному пообнимавшись, мы с дядькой, под пустую болтовню о родственниках и погоде, по неширокой дорожке поднялись к хозяйскому дому. На террасе у центрального входа меня и встретил старый арап.
— Эй, малый, — ни к кому конкретно не обращаясь, кликнул Пётр Абрамович в сторону, — принеси-ка водки алой.
Не успел дед докончить фразу, как перед нами на поставец, один из дворовых выставил графинчик с беленькой и полную рюмку. Учтиво склонив голову, не молодой мужик в ливрее времён Елизаветы отошёл в сторону в ожидании дальнейших распоряжений и замер истуканом.
Хм… Вроде неплохо начали…
— Будешь? — кивнул дед на графинчик с водкой.
Хитёр старый. По глазам ведь видно, что он устраивает мне экзамен.
Дело в том, что водка для дворянина это, скорее — питьё домашнее, чаще деревенское, на войне походное, и там, «в столицах», она не очень принята. На балах, да и просто при общении, обычно подают шампанское или другое сравнительно лёгкое вино — иначе могут нарушиться нормы общественного приличия.
И тут я такой молодой, да по столичной моде одетый. Пётр Абрамович ни разу меня не видел. Кто меня знает, нынешнего, петербургского? Каков я? Стоит ли со мной толковать по-родственному, или стоит отделаться формальным общениям в рамках визита, да забыть?
— Не откажусь, — и дождавшись пока мне нальют, я вслед за дедом поднял рюмку, которую налили влёт.
Молча кивнув друг другу, выпили. Пётр Абрамович довольно крякнул и уставился на меня, мол, как тебе. Около нас затих народ, словно ожидая моего вердикта.
Я не дегустатор алкоголя, но как по мне, водка добрая. Крепость чуть ниже сорока или около этого. Запах хлебный. Не дрожжевой, а именно хлебный. Словно свежеиспеченный каравай разломал и вдыхаешь. Со вкусом сложнее. Что-то близкое к джину, да и можжевельник хорошо угадывался.
— Хороша, — выглядывая на поставце закуску, сделал я заключение. Вроде и столик маленький, а закуски, какой только нет. И грибочки, и капуста квашеная, и огурчики, и пирожки. Ещё сюда и парочку графинчиков с каким-то наливками умудрились пристроить. Видимо на тот случай, если б я от водки отказался. — Прямо ласково зашла и по душе прокатилась, а потом, как будто ребёночек голенькими ножками по сердцу протопал. Пётр Абрамович, не нальёшь ли мне на обратную дорожку пару бутылок?
— Сразу видно наш человек,– заявил дед, гордо осматриваясь по сторонам, взглядом выискивая того, кто с ним не согласен,
