Безопасней.
Мне, конечно, не терпелось посмотреть, что в книге, но один день ничего не решает. Ну не почитаю я её сегодня на ночь, так завтра посмотрю. А то, что все книги прямо домой к бабушке привезут, вообще здорово.
Решив продолжить разговор позже, мы направились в гостиную, где шумели родственники. Кушать хотят все, а без деда никак. Непорядок раньше старшего к еде приступать. Да и дед очень строгий.
Добрая тройка мужчин на свеженького и улыбающегося меня смотрели с удивлением. Бывало, людей и постарше моего возраста от деда потом к столу на простынях выносили.
— Всем привет! — обозначил я своё появление широкой улыбкой и рукой, поднятой в знаке: — Рот Фронт.
* * *
Утро началось у меня рано, как всегда. Почти что с первыми лучами Солнца. Про шторы я бабушке сказал, и даже подходящий материал у разбойников в телегах нашёлся, довольно плотная льняная ткань, но неторопливое Средневековье сказалось и тут. Будут мне шторы, но не сегодня, и даже не факт, что завтра.
Сонный Лёвка выполз на кухню гораздо позже. Я уже успел позавтракать и вместе с бабушкой сходить на птичник. Бабушке самолично приспичило выбрать петушка к обеду, и прислуге она право выбора не доверила. Я заранее попросил Марию Алексеевну указать, на какую из птиц выпадет её выбор, и когда она это сделала, чуть выждал, дожидаясь, когда гордый птиц останется в одиночестве, и Серпом снёс ему голову.
— Ох, Сашенька, зачем ты так? — запричитала впечатлительная дворянка.
— Бабушка, а ты думаешь, с татями всё иначе было? Уж прими меня таким, какой я есть — взрослым, серьёзным и крайне опасным для врагов.
— А ведь ты и вправду повзрослел, — признала старушка, когда я вышел из птичьего загона, неся на откинутой в сторону руке, обезглавленную тушку птицы.
— Лев Сергеевич, — строго и официально обратился я к брату, — Сегодня вы спали так допоздна последний раз. Извольте выбрать, сударь, мы будем из вас делать мужчину и кавалера, или вы желаете остаться жирдяем и маменькиным сынком?
Сначала брат от моего тона и обращения офонарел, а потом и на обидные слова носом захлюпал.
— Давай, разревись мне ещё, как девчонка. А ну, бегом умываться! Одна нога здесь, другая там! — гаркнул я ему чуть ли не в ухо, на что он пулей вылетел с кухни.
Мда-а… Тренировкой это сложно назвать. Отжаться Лёва смог три раза, ни разу не подтянулся, а добежал лишь до конца липовой аллеи, обратно семеня быстрым шагом и обливаясь при этом потом, который с него катился ручьями.
Я лишь головой покачал. С ним предстоит работать и работать.
Пока мы ограничились прогулкой, быстрым шагом прогулявшись до яблоневого сада и обратно. Кстати, яблоки ещё не созрели. Уже большенькие, но очень твёрдые и кислые.
* * *
С ответным визитом в Тригорское затягивать не стали. Я так и вовсе испросил разрешения у Прасковьи Александровны, чтобы прибыть пораньше и верхом, так как хочу посмотреть, как у неё всё в имение устроено.
Хозяйка она крепкая, да и муж её покойный в хозяйств знал толк. Оттого их Тригорское, при семистах душах крепостных, цветёт и пахнет, принося хороший доход, не то, что наше Болдино, которое отец в очередной раз намеревается перезаложить осенью.
Когда-то и бабушкино Михайловское считалось весьма солидным землевладением. Как никак, семьсот десятин земли (или как я тут же перевёл для себя, семьсот шестьдесят пять гектаров), при ста восьмидесяти душах крепостных, которых считали только по мужскому населению — это серьёзное хозяйство. Жаль только, захирело оно. Сейчас я в Михайловском застал лишь несколько десятков дворовых, сад, огород, конюшню, коровник, птичник и оранжерею, где выращивали мускусные дыни. Ни фабрики, ни винокурни, ни товарного производства льна и зерна уже не было. Даже обильные фруктовые урожаи из роскошного сада, устроенного ещё моим дедом, пропадали напрасно. Как ни странно, но за упадок в Михайловском я почувствовал себя виноватым. Слишком много времени уделяла бабушка нам, внукам, особенно своему любимцу — Александру, то бишь мне. Оттого и пустила дела в Михайловском на самотёк, нянчась с внучатами то в Петербурге, то в Захарово.
Отчего вдруг у меня интерес к быту и доходам помещиков проснулся — так тут всё просто.
Я попытался представить себя в Петербурге, и понял, что места мне там нет. Скучная жизнь служащего, на жалованье которого не шиканёшь, и совместное проживание с безумной семейкой Пушкиных, где один Лёвка более-менее нормальный, ну, и сестрица ещё туда-сюда. А когда в квартире орущий младенец появится, то всё — тушите свет. Про спокойную жизнь можно забывать.
Цены в Питере не то, что на Псковщине — кусаются, да ещё как. Съехать на съёмное жильё при моих доходах никак не удастся, а тут ещё и друзья по лицею, к которым я не просто равнодушен, а даже вынужден их опасаться.
«Общество истинных и верных сынов Отечества» — слыхали про такое? А про «Союз Спасения»?
Полно в Питере таких тайных сообществ, и лицейские дружки Пушкина активно варятся в этой каше вольнодумства и пустопорожнего бренчания словами про невыполнимые прожекты. Но я-то точно знаю, что кроме слов и глупостей их действия ни к чему хорошему не приведут.
«У нас есть общество, и тайные собранья по четвергам. Секретнейший союз… Но государственное дело. Оно, вот видишь, не созрело».*
В комедии Грибоедова эти слова произносит заведомый болван и свистун Репетилов, и они однозначно дают понять цену этим тайным кружкам вольнодумцев.
* Грибоедов. «Горе от ума».
Так что нет, мы пойдём другим путём…
* * *
Вид на Тригорское открылся, стоило мне обогнуть небольшую берёзовую рощицу.
Действительно — Тригорское, иначе не назовёшь.
Три холма даже издалека бросаются в глаза. На одном стоит церковь. На втором — городище. Третье было раньше занято господской усадьбой, но её решили снести за старостью лет и построить новую. А пока семейство Вульфов переехало в бывшее здание полотняной фабрики, где когда-то изготавливали парусину, да там и обустроилось, в скором времени позабыв о своих строительных амбициях.
Прасковья Александровна меня встретила на крыльце, одетая в элегантный наряд для конных прогулок.
Поприветствовали друг друга, и хозяйка поместья, подсаженная лакеем в дамское седло, уверенно направила свою каурую лошадку по широкой дорожке, находящейся в превосходном состоянии.
— Прасковья Александровна, позвольте спросить, куда мы направляемся? — поравнялся я с ней, благо, дорога это позволяла.
—
