Бисмарк вовсе и не гнался за честью быть четвертым постигшим вопрос о юридических правах датского короля на обладание Шлезвигом и Гольштейном. Он лишь решил сделать из этого вопроса новое средство для выполнения своих планов. Пруссия должна была явиться перед всеми германскими государствами, перед всем германским народом в ореоле освободительницы «германских братьев» и как бы взять в свои руки дело национального возрождения, так грубо оборванное Австрией и Николаем I в 1850 г.
Обстоятельства в 1864 г. складывались для Пруссии несравненно благоприятнее, чем за четырнадцать лет до того. Николай I давно умер. Его преемник был теперь, после польского восстания, полон самых дружественных чувств по отношению к своему дяде, королю Вильгельму I, и к Бисмарку. Правда, Горчаков не разделял этого энтузиазма своего повелителя и уже давно начал чувствовать в прусском первом министре очень опасного и пронырливого политического деятеля под личиной мнимого прямодушия и грубоватой откровенности. Чем яснее Бисмарк видел, до какой степени Горчаков не верит ни одному его слову, тем более разгоралась в нем ненависть к русскому дипломату. Все злобные инсинуации, которые расточал в своих письмах, а потом в своих воспоминаниях Бисмарк по адресу Горчакова, прежде всего тем и объясняются, что Горчаков оказался несравненно умнее, чем это было нужно Бисмарку. «Личная его неприязнь ко мне, — пишет Бисмарк, силясь унизить Горчакова, — была сильнее чувства долга перед Россией... Он не хотел услуг от нас, а стремился отдалить Россию от Германии... тщеславие и зависть ко мне были в нем сильнее патриотизма... Горчаков старался доказать царю, что моя преданность ему и мои симпатии к России лицемерны или в лучшем случае только платонического свойства, и стремился поколебать доверие [Александра II] ко мне, что ему впоследствии и удалось». Впрочем, воспоминания о польском деле были еще слишком свежи в памяти царя. Поэтому Бисмарк мог пока и не беспокоиться относительно возможности русского противодействия по шлезвиг-гольштейнскому вопросу, несмотря на подозрительность, которую обнаруживал Горчаков.
Позиция Англии, Франции и Австрии.
Но оставались Англия, Франция, Австрия. Все три державы имели серьезные мотивы для борьбы против замыслов Бисмарка в шлезвиг-гольштейнском вопросе. Тут прусский министр и проявил впервые на общеевропейской арене свои дипломатические дарования. Прежде всего ему необходимо было успокоить Англию и Францию и внушить им, что он отнюдь не стремится включить «приэльбские герцогства» (т. е. Шлезвиг и Гольштейн) в состав Пруссии. Следовательно, Пальмерстону незачем беспокоиться, что удобнейшие морские берега на Северном и на Балтийском морях перейдут во владение более сильной, чем Дания, державы; Наполеону же нет нужды подозревать, что ближайшая соседка, Пруссия, значительно усилится и по размерам территории и по количеству населения. Поэтому, когда германский сейм, заседавший во Франкфурте, потребовал от датского короля уступки Гольштейна герцогу Августенбургскому, что влекло за собой включение приэльбских герцогств (прежде всего Гольштейна, а потом и Шлезвига) в состав германских государств, то Бисмарк всячески старался показать, что он против обострения спора и не одобряет резких методов разрешения этого вопроса. Он, Бисмарк, стоит будто бы лишь за такое решение, которое обеспечивало бы герцогствам мирное национальное развитие. Эта тактика удалась блистательно. В Англии, правда, раздавались еще некоторые предостерегающие голоса, но сам Пальмерстон нисколько не тревожился. Только много лет спустя после смерти Пальмерстона английские политики поняли, какое значение имеет усиление морских баз Германии на севере. Еще легче удалась игра с Наполеоном III, которого с конца 1863 и в течение всего 1864 г. Бисмарк особенно старался расположить в свою пользу. Этому, впрочем, весьма помог тот оборот, который вдруг приняли отношения между Пруссией и Австрией.
Дело в том, что из всех великих держав, которые могли помешать Бисмарку, он опасался больше всего Австрии. Не потому, конечно, что он считал ее сильнее Франции, Англии, России. Напротив, Австрия была слабее этих держав. Но император Франц-Иосиф понимал, что если шлезвиг-гольштейнский вопрос будет разрешен Пруссией единолично, это приведет к тому, что Пруссия станет бесспорно гегемоном в предстоящем процессе объединения Германии. Два австрийских министра, которые в эти годы имели большое влияние на Франца-Иосифа, Шмерлинг и Рехберг, еще в 1863 г. сделали попытку воспрепятствовать замыслам Бисмарка. Они убедили императора созвать торжественное собрание всех германских государей во Франкфурте. Съезд состоялся 7 августа 1863 г., но Бисмарк решительно воспротивился тому, чтобы король прусский принял какое бы то ни было участие в этом собрании. Съезд отрядил короля саксонского к Вильгельму для передачи приглашения на съезд. Монархические чувства короля Вильгельма были потрясены: «Целый сонм государей меня приглашает, курьером ко мне приезжает король Саксонии, как же я могу отказаться?» Но Бисмарк был непоколебим. Он взялся сам разговаривать с королем саксонским и ответил ему отказом. Король саксонский, уходя, наговорил Бисмарку дерзостей. Бисмарк смолчал, но провожать короля не пошел. Едва король вышел в соседний зал, как раздался звон стекла треск и грохот: это Бисмарк схватил со стола поднос с кофейным сервизом и швырнул его со всей силой на пол. О поведении Бисмарка Франц-Иосиф был очень точно информирован. Император австрийский торжественно председательствовал на Франкфуртском сейме в августе 1863 г., но отсутствие прусского короля ясно говорило, что объединить Германию вокруг Австрии не удастся из-за прусской оппозиции.
Соглашение между Австрией и Пруссией.
И вдруг, к приятному удивлению австрийских государственных людей, тот самый Бисмарк, который еще совсем недавно, как выразилась одна южногерманская газета, «бил посуду об пол при одной мысли о влиянии Австрии на Германский союз», не только не отклонил, но и приветствовал участие Австрии в разрешении шлезвиг-гольштейнского вопроса. Не успел окончиться богатый событиями 1863 год, как в Вене и Берлине уже было секретно решено сообща объявить войну Дании.
Бисмарку участие Австрии было нужно потому, что оно прикрывало перед подозрительно насторожившейся Европой его конечные цели, т. е. захват и присоединение к Пруссии Шлезвига и Гольштейна. Далее, военный блок Австрии и Пруссии был настолько внушителен, что мог удержать от выступления как Наполеона III, так и Англию. Правда, в случае совместных действий Наполеона III с Англией австрийская помощь особой пользы Пруссии не принесла бы. Но и здесь польское дело сослужило Бисмарку службу: когда лорд Джон Россель обратился к министру иностранных дел Наполеона III Друэн-де-Люису с доверительным приглашением совместно вмешаться в шлезвиг-гольштейнский вопрос, то министр с очень злорадной иронией, хотя и в отменно вежливых выражениях, ответил ему категорическим отказом. Друэн-де-Люис напомнил о неудачном совместном выступлении Франции и Англии против Александра II по польскому вопросу. Тогда Пальмерстон твердо решил, что Англия не пойдет в одиночку воевать за Данию против Австрии и Пруссии. Россель вполне был с ним согласен. Это не помешало ни Пальмерстону, главе кабинета, ни Росселю, министру иностранных дел, самым активным образом продолжать свое подстрекательство нового датского короля к сопротивлению.
