Вывод однозначный – полная профнепригодность! «Не по Сеньки шапка» была одета, что на императоре, что на его министре.
* * *
Сегодня же мне предстояла та самая ответственная миссия – по приглашению Нелединского-Мелецкого – секретаря императрицы-матери Марии Фёдоровны побывать в Павловском дворце в гостях у «его подопечной». Для этой встречи я даже сделал кое-какие заготовки, а именно подготовил к возможной работе свой самодельный фотоаппарат с несколькими фотокарточками Петербурга …
Прием мне был назначен на одиннадцать. Ехать к императрице мы заранее договорились вместе с Нелединским-Мелецким, в его карете. Полдевятого я уже был у сенатора, а в девять часов мы с ним выехали на комфортабельной рессорной карете. Не прошло и двух часов езды по Петербургскому шоссе, как показалось Царское Село.
В этом небольшом городке с населением четыре тысячи человек было весьма оживленно, в городе велись масштабные строительные работы. По словам Юрия Александровича, заведовал всем этим строительством архитектор В.П. Стасов. Он строил в городе несколько зданий в классическом стиле: Манеж, Конюшенный корпус и Большую оранжерею. Миновав Екатерининский дворец, мы проехали мимо комплекса зданий знаменитого Императорского Царскосельского лицея и Благородного пансиона при нем – привилегированного высшего учебного заведения Российской империи для детей дворян.
Незаметно за окном кареты пролетел Царскосельский пригород с деревенскими домами селений, и вот, под неумолкаемыми комментариями Юрия Александровича, мы въезжаем в Павловск. Переправившись по мосту через реку Славянку, карета повернула в сторону величественно возвышающегося на холме дворцового комплекса с проглядывающими оттуда куполами церквей, на которые мы синхронно с моим соседом и перекрестились.
У въезда в огромный и довольно ухоженный парк, нашу карету остановили для досмотра. Дворцовая охрана, поинтересовавшись у хорошо знакомого им сенатора кто, собственно говоря, я такой, и вполне удовлетворенная его ответами, пропустила нас дальше.
Широченная липовая аллея вывела к императорской резиденции, где нас уже встречали. Из дворца вышла Софья Юрьевна – родная дочь Нелединского-Мелецкого, жена статского советника Ф.В. Самарина, обретавшаяся здесь, в Павловском дворце в качестве фрейлины императрицы Марии Федоровны.
– Здравствуйте Иван Михайлович, добро пожаловать! – Софья Юрьевна присела, сделав книксен, а потом перевела взгляд на моего сопровождающего. – Здравствуй рара, – и защебетала с отцом по-французски. При помощи лакеев избавились от верхней одежды. Я крутил головой по сторонам, с любопытством осматривая так называемый «Египетский вестибюль».
Сенатор, оставил меня на попечение своей дочери, поспешил к императрице. Время ожидания приема мы скоротали разгуливая по дворцу. Все вокруг напоминало музей, а не жилые помещения. Комнаты дворца были буквально набиты вычурной мебелью. В коридорах повсюду стояли какие-то кушетки на львиных ногах в стиле прошедшего Галантного века. Наконец-то к неотлучно сопровождающей меня Софье Юрьевне подошла еще одна фрейлина и прошептала ей что-то на ухо, девушки заулыбались. Затем пришлая фрейлина громко объявила, обращаясь ко мне, что «ея императорское величество изволят видеть господина Головина».
Принимала меня Мария Федоровна в своем кабинете под названием «Фонарик», его интерьер с застекленной полуротондой выходил в сад. Кабинет стилистически мало отличался от остальных дворцовых помещений. Здесь присутствовали шкафы, где вместо бумаг и документов наличествовали фарфоровые посуда и статуэтки.
Войдя в кабинет императрицы, следуя местному этикету, поклонился. Мария Федоровна соблаговолила протянуть для поцелуя свою уже давно увядшую ручку, хорошо, что хоть она была в перчатке. Разговор, как и следовало ожидать, сразу перешел на литературную тему. Императрица, оказывается, читала мои книги в оригинале и в переводе, выразила свое одобрение.
Выступающий в качестве неугомонного экскурсовода секретарь императрицы-матери провел всех нас в так называемый Общий кабинет, где торжественно продемонстрировал лучшие образцы творчества Марии Федоровны. Помимо многочисленных токарных изделий расставленных на столах, все стены были увешаны картинами, вышедшими из-под пера … эээ … наверное, правильней сказать кисти императрицы – пейзажами, натюрмортами, портретами выполненных масляными красками, акварелью и пастелью. Хотя я не большой знаток и ценитель прекрасного представленного в виде живописи и самодельных токарных поделок, но, хочешь-не хочешь, а пришлось, играя на публику, и прежде всего воздействуя на эго вдовствующей императрицы, велеречиво повосторгаться ее творчеством. Будем надеяться, это у меня получилось искренне.
Теперь настала моя пора удивлять хозяйку. Чтобы попытаться обрести надежную императорскую «крышу» приходилось раньше времени рассекречивать одно из своих главных изобретений. Кто знает, представится ли мне второй такой случай, и кода? Приходилось действовать, невзирая на финансовые потери. С заговорщицким видом я достал из внутреннего кармана своего сюртука черно-белые фотографии с видами Санкт – Петербурга, вызвав полные удивления охи и вздохи. Буквально через десять минут карета по прямому распоряжению гранд мама полетела на Васильевский остров за фотографическим оборудованием.
Остаток дня мы провели фотографируя людей и виды Павловского дворца, а потом до утра их проявляли. Поскольку экспозиция составляет тридцать минут, была забавно наблюдать, как под прицелом камеры застыла Софья Юрьевна, а ее рара переживая за свою дочурку весь извелся, хотя я и заверял его в полной безопасности происходящего. Зато, какие получились фотографии! Софья Юрьевна сразу попала в историю, как обладательница и модель первого женского фотопортрета. Дагеротипы отличает поразительная резкость в деталях и особая сочность. Даже в моем времени во всем Мире существовали общества дагеротипистов.
Самое главное, Марии Федоровне понравилась все – и сами дагерротипы и завораживающие процессы фотографирования, проявки и особенно – получаемый результат. Саму проявку осуществляли я вместе со слугами, облачившись в самодельные респираторы в печи садового домика, держа пластинки над контейнером с нагретой ртутью, а потом, для фиксации, промывая их раствором поваренной соли. Фотоаппарат, пластинки и все необходимое оборудование я преподнес Марии Федоровне в дар, дома у меня еще имелся запас как оборудования, так и реагентов.
ГЛАВА 5
Июль – сентябрь 1822 года
Проснувшись, с трудом разлепил глаза. Из окон сквозь опущенные гардины бил солнечный свет, заливая комнату матовыми оттенками. Сегодня у нас было шестнадцатого июля, воскресенье. Дженни рядом не было, видать, уже чем-то занималась по хозяйству. Спустился вниз. Литограф из «Экспедиции заготовления ценных государственных бумаг», по случаю воскресного дня, активно жестикулируя, объяснял двум подросткам и Иосифу секреты литографского мастерства, здесь же присутствовала и парочка ирландцев, с интересом слушая наставления мастера, хотя делать из этих двух выходцев с Изумрудного острова литографов в мои планы совсем не входило.
Что делать, приходиться вот таким вот способом, урывками, обучать себе кадры, потому как с ними, в нашем Отечестве, беда! На всю Российскую империю нужных мне специалистов подготавливал только Финляндский кадетский корпус в Фридрихсгаме. Первое отделение, на 40 человек, готовило полевых офицеров-топографов. Второе – на 80 человек – готовило граверов и литографов для военно-топографического депо, которые, по окончании этого заведения, впоследствии в основном служат в военном ведомстве.
Еще двух воспитанников Сиротского дома, у которых были явные проблемы с грамматикой, я определил на производство фотографических пластинок – в соседней комнате они серебрили медные пластинки, шлифовали их, а затем подвергали воздействию паров йода.
