Ознакомительная версия.
«Вертушка», заложив вираж над лагерем, рухнула камнем на посадочную площадку. Передняя стойка шасси прогнулась от удара, но выдержала и не сломалась… Тут же, не дожидаясь, когда остановятся лопасти, к ней бросились медики, пожарные и другие…
И было от чего — из распахнутого люка вылез, едва покачнувшись при встрече с землей, один из разведчиков. Левая рука, перебинтованная от запястья до шеи окровавленным бинтом, затем подбежавшие стали принимать носилки.
Где-то это уже было… Сидящие на земле у палаток, перед носилками с телами товарищей, бойцы… К которым никто не решался подойти.
Забирая лежавшие в десантном отсеке «вертушки» вещи спецназовцев, я увидел, что пол сплошь залит еще не засохшей кровью, усеян окровавленными бинтами, упаковками препаратов и грязью.
— Что встал, помоги смыть, — борттехник спокойно прошелся по лужам крови и полез в потроха вертолета. — Ведро вон, в хвосте.
Вечером нас перебросили ближе к линии фронта.
Представьте, что в вашей памяти всплывает старая фотография… Еще черно-белая… С затейливо вырезанными краями.
На том снимке ребята с нашего двора…
Верхний ряд — ребята постарше, но все равно стоят на ступеньке подъезда.
Нижний ряд — мелкие. В том числе и я. Зима… Мы все по-детски чисто и искренне улыбаемся в объектив, ожидая, когда же вылетит птичка. Мы живем в своем мире, который понятен только нам — детям, где палка — это меч, сделанный на коленке самострел — грозная винтовка, а горка — это замок, который надо штурмовать, взбегая по ней, чтобы получить пинка от злого дракона и съехать вниз.
Верхний ряд… Женя — где же ты? Куда ты уехал… Без тебя трудно биться с врагом. Олег? Выходи же, наконец, вспомним, как ты разбил стекло в доме напротив… Стас — соня, хватит спать… Справа — Сашка «Сексафон»… Сколько мы с тобой смастерили рогаток и самострелов… Слева — Сашка «Прима» — вынеси нам «Колу»… Мы же знаем, что у тебя в холодильнике всегда полторашка есть!
Жизнь… Ты раскидала нас… Погиб в автокатастрофе Олег. Женя… До сих пор сидит, отбывает десятилетку за убийство и выйдет совсем стариком — здоровье. Стас просто пропал на просторах России — то слухи загоняют его в Магадан, то в Калининград. Сексафон — сейчас где-то под Москвой… Увы, мы с ним теперь не друзья, хотя я не знаю, почему мы перестали ими быть… А Прима… Прима еле выжил при покушении на его отца и был спешно увезен матерью куда-то в Польшу, к родне.
И теперь же он стоял передо мной…
Командир отряда договорился с командованием, и нас после очередных занятий по тактике, где нас старательно топили в болоте, закинули в грузовик и повезли на аэродром — отрабатывать высадку с вертолетов.
Так как все белорусские и российские борта были загружены заявками, нас ожидал сюрприз — четыре американских вертолета и небольшой контингент американских войск.
Их уже убирали в тыл, интернируя, дабы не провоцировать конфликт САСШ и Германии. Но сейчас от них не требовалось вылетать на линию фронта — просто быть учебным транспортом..
Приму я узнал. И не поверил глазам своим… Он почувствовал мой взгляд и посмотрел на меня…
Я точно знаю, что всплыло в его голове — эта старая, черно-белая фотография.
У нас было всего пятнадцать минут… Пятнадцать минут до вылета, и так много всего, что нужно успеть рассказать: про себя, про друзей, про жизнь в Бурятии и в Арканзасе, про школу, про спорт и про жизнь у меня и у него.
Я видел его замотанную в бинты шею — пуля снайпера пробила ее, но оставила в живых. А он лежал и смотрел на меня, тяжело узнавая. Исхудавший, обугленный изнутри…
Но все же это был он — Прима… Первый! Саня Кшетуский…
Я стоял над ним, забыв про этот долбаный, сошедший с ума мир, и улыбался ему. Совсем как тогда, зимой девяносто четвертого, у подъезда, мы улыбались друг другу. Сами не зная — почему мы улыбаемся?
Что ждет нас впереди? Нам, если честно, похер… У нас еще целых пятнадцать минут.
— Ну, здорово, янкес ты долбаный! Продолжается жизнь?
Москва. Дмитрий Медведев. Президент РоссииВообще-то вся корреспонденция от граждан, приходящая на имя президента, попадала для первичного рассмотрения в управление по работе с письмами и обращениями, но это послание, полученное по электронной почте, пришло в тот редкий момент, когда глава государства сам просматривал свой «почтовый ящик».
«Ваше Высокопревосходительство, господин Президент Российской Федерации! Обращаюсь к вам как к коллеге-юристу, потому что уверен, Вы рассматриваете случившееся шесть дней назад не только как вызов и шанс, но и как сложную, неординарную правовую коллизию. И от разрешения ее во многом зависит судьба нашего нового мира, судьбы миллионов наших сограждан и жителей других стран…»
Сказать, что затронутый в письме вопрос успешно решался, а равно как отрицать даже намеки на работу в направлении определения правового статуса перенесшейся во времени одной шестой — или все еще одной седьмой? — части суши, означало сильно погрешить против истины. Правовое управление администрации совместно с экспертами из аппарата правительства и Министерства юстиции уже несколько дней пытались найти подходы к определению уникального события с точки зрения юриспруденции.
Результаты? Имелись и результаты, но они и на йоту не приближали к настоящему решению вопроса.
Выделяя ключевые моменты письма, президент отмечал нестандартную логику подхода автора. «Так, „обратный континуитет“ только вредит, ну и черт с ним! На один принцип правопреемственности опираться — себе дороже. А что же взамен? Принцип „темпорального суверенитета?“ Так-так, с чем это едят? …т. е. верховенства нашего права на всей перемещенной во времени территории и экстерриториальности на ней перемещенных во времени лиц и объектов в отношении неперемещенных субъектов международного права… и претензии их ничтожны».
Оставались чисто технические вопросы: обоснование правовой базы под участием или неучастием в существующих международных договорах, статус зарубежной собственности СССР и бывшей Российской империи. Но это были мелочи по сравнению с главным — юридическим обоснованием самого факта переноса и его последствий, наступивших не только для территории бывшего Советского Союза, но и остального мира.
На экране компьютера появлялись буквы, складывались слова. Негромкий перестук клавиш рождал текст.
«Получается так, что главным и, пожалуй, единственным основанием для начала переговоров с правительствами Великобритании и Соединенных Штатов должно стать признание ими нерушимости декларируемого принципа, — президент рассмеялся вслух от удачно пришедшей мысли, — являющегося естественным продолжением политико-правовой концепции „суверенной демократии“. Которая должна стать на долгие годы основой межгосударственных отношений в меняющемся, надеюсь — навсегда, мире».
Ознакомительная версия.
