Хотя каракка Колумба имела в длину всего 25 метров, смешно даже. А остальные корабли его флотилии были и того меньше.
Одно хорошо, голова прошла. Неужели на перемену погоды она так отреагировала? Не хочу быть барометром, тем более что в этом мире они уже есть. И показывают также: штиль, буря.
На «Мелиссе» его, правда, не было.
Я вспомнил, как сти Молеуен втягивал носом воздух, всматриваясь в сторону далекого морского горизонта. Не иначе, как нюхом чуял близкий шторм. Тогда почему же они выбрали курс морем? Ведь в проливе такого волнения не было бы.
В дверь постучали. Это Прошка.
— Ваша светлость, вас просят.
— Иду Проухв, иду. Видишь же, я почти одет.
Ветер рвал полы плаща, бросая в лицо грозди соленых брызг. Баллов восемь-девять, по шкале Бофорта. Но красиво, даже дух захватывает, когда смотришь на этот разгул стихии.
Оба они выглядели очень встревоженными, и Фред, и Эдвар.
Фред говорил, что «Мелисса» прекрасно держит курс, да и ход имеет весьма неплохой, но боится высоких волн. Ну, не так уж они и высоки, даже голову нет нужды задирать, чтобы увидеть их пенистый гребень…
— Ваша светлость, корпус «Мелиссы» дал течь. — Вместо приветствия сказал сти Молеуен.
Так, мне это очень не нравится и вообще.
— Эдвар, вы забыли добавить — господин граф, кавалер ордена Доблести и Славы, и еще обладатель Золотой шпаги и Золотого льва. В общем, для вас и Фреда меня зовут Артуа. Иногда перед моим именем можете вставлять предикат — блистательный.
Фред взглянул на меня и сказал:
— Артуа, положение серьезное.
Да вижу, я вижу. Набрав воды, «Мелисса» погрузнела и боролась с волнами с грацией бабушки, измученной радикулитом.
Я взглянул на недалекий берег и указал на него подбородком: каковы шансы?
— Полбочки на три ведра — услышал в ответ уже знакомое выражение, соответствующее привычному мне — пятьдесят на пятьдесят.
Нет нужды спрашивать, все ли они меры приняли, для того, чтобы устранить течь. Они это сделали, сделали все, что могли и такой вопрос даже в какой-то степени оскорбителен для них. И пластырь здесь не поможет, у «Мелиссы» не пробоина, доски обшивки расходятся. Вон он, свернутый на палубе лежит, и если бы в нем была хоть малейшая нужда…
Вместо этого я спросил:
— Всех разбудили?
Глупый вопрос, конечно. На корабле аврал, и все борются за его жизнь.
Натура просто у меня такая, шутки шутить, когда вокруг все очень серьезно. Ничего, привыкнете.
Корабль шел прямо на берег, подгоняемый попутным ветром. Я взглянул на паруса, взятые по штормовому. Не время сейчас их беречь, те же полбочки на три ведра, что ветер разорвет их в клочья или они помогут нам успеть добраться до берега, если их распустить.
Фред взглянул на меня, и я тоже ответил ему взглядом — давай Фред, давай, сейчас или никогда.
Если ветер порвет паруса, мы обречены. Но если все же успеем добраться…
Берег здесь очень плохой, скалистый, с множеством торчащих из воды камней вдоль него. И с этим не повезло.
Берег все ближе и уже можно разглядеть, как ветер рвет листья с одиноко стоявшей на берегу пальмы. Там небольшой пляж, с замечательным желтым песочком. Как бы хотелось оказаться сейчас на нем и ходить по песку босиком, любуясь разгневанной стихией.
Вот только как проскочить между тех двух камней, проход между ними узкий, как раз по ширине корпуса «Мелиссы».
Раздался треск раздираемого полотнища, и парус затрепетал на ветру многочисленными вымпелами.
Нос корабля резко повело в сторону и Фред, заорав что-то на незнакомом мне языке, но такое понятное, бросился к румпелю, где и так уже было два человека.
И сердце остановилось в ожидании. Сейчас, вот сейчас…
Мы прошли камни, со скрежетом задев один из них левым бортом «Мелисы», из-за чего корабль развернуло лагом к волне и ветру.
— Держись! — вновь проорал Фред, бросая румпель и ухватившись за стойку находившегося рядом фальконета.
Какое там держись! — успел подумать я, чувствуя, как вырывается из рук трос, ухваченный мною впопыхах. — Только бы не головой…
Мы стояли на берегу, наблюдая за гибнущим на глазах кораблем. Нам удалось выбросить корабль на берег, но помочь «Мелиссе» уже ничем было нельзя.
Голова моя удачно избежала столкновений при полете, болели только ребра. Не знаю, обо что я успел ими приложиться, но кровоподтёк получился — будь здоров. Повезло не всем. Одному из матросов сломало руку, другой сильно прихрамывал, а еще один неподвижно лежал далеко за линией прибоя, куда мы его унесли. И ничем другим помочь ему уже было нельзя.
Мы стояли на берегу плотной толпой и наблюдали, как волны разбивают «Мелиссу» о камни.
Десять человек экипажа, фер Груенуа, сти Молеуен, Прошка и я.
«Ничего, Фред, будет у тебя новый корабль, обязательно будет — думал я, глядя на выражение его лица. — Нам бы только выбраться отсюда».
— Я плохо знаком с этими местами, господин де Койн, — сти Молеуен произносил эти слова с самым извиняющимся видом — но на острове поселений нет, это точно. На Гритосе, самом большом острове этой гряды, они есть. Там даже порт небольшой имеется. Вот только чтобы добраться до него, нам придется миновать их целых три. Дорога до Гритоса пешком займет несколько дней пути. Если же мы переберемся на следующий остров, то появится надежда попасть на проплывающий мимо корабль.
На северном его берегу есть якорная стоянка, где корабли иногда встают на ночлег, чтобы не входить в пролив в темное время суток. Следующий остров называется островом Беркера, где тот самый пролив и есть. На островах гряды вообще очень мало поселений. Да не извиняйся ты, за то, что выбрал именно этот курс. Кто же мог знать, что шторм налетит так внезапно. В конце концов, повези нам, и мы сэкономили бы кучу времени. Проклятый Мерфи, и здесь его законы отлично работают.
Я оглянулся по сторонам. На ближайшем камне примостился Прошка, мастеря из абордажной сабли, оставленной без рукояти, и длинного древка, свой любимый балот.
Вот Прошка критически осмотрел его, далеко отставив руку, несколько раз крутнул над головой, перехватывая древко, сделал пару выпадов и, усевшись на камень, поставил рядом с собой.
На берегу готовили шлюпку к дальнейшему путешествию. Она мала, эта шлюпка и всех нас не вместит. Но уже одно то хорошо, что шторм оставил ее нам, не разбив о камни. Иначе пришлось бы зарыть в укромном месте и два фальконета, как те четыре пушчонки «Мелиссы», калибр которых не позволял даже засунуть в ствол сжатый кулак.
