Кябир рыкает, и двое из-за спины боком отходят к стене, глухо царапая когтями бетонную плитку. К Ахмету возвращается медленная манера думать словами -…Че, типа один на один собрался? Это зря… Однако кавказ, отослав стаю, просто смотрит на человека. В его позе что-то неуловимо изменилось. Ненависть никуда не делась, но на какой-то краткий миг ее угли приобретают оттенок грусти и сожаления. Ахмет понимает, что прямо сейчас надо сделать шаг назад - и делает его. Словно дождавшись знака, Кябир поворачивается и исчезает в поземке.
Выйдя из КП, Ахмет обходит его по широкой дуге и идет в сторону Хаслинской дороги.
Прикончив остатки во фляжке, Командир ведет машину немного резче, чем обычно.
Ему до сих пор не удавалось ощутить, что - все, он вышел, выкрутился, свалил из этой вязкой кровавой каши, в которую превратилась спокойная жизнь в…цатом году. А сейчас он вдруг четко, всем телом понял: да, теперь - все. Все получилось. Все кончилось.
Это было невероятно, шансов не было, совсем, однако факт есть факт, вот он - едет с последней в своей жизни операции. Живой, здоровый, и… ну, не богатый, конечно, хотя сегодняшний уровень обеспеченности ему до Пиздеца даже не снился, но так… обеспеченный. Неплохо обеспеченный. Командир улыбается - знал бы этот польский голодранец, живущий на одну зарплату, сколько всякого-разного лежит в сейфе русского недотепы. Если правда, что золото нынче перевалило за полторы штуки, то получается очень даже ничего. Хотя это плохо - золото не от хорошей жизни дорожает, врут товарищи американцы, что загасили этих своих латиносов, врут… Ну да ладно, выедем в нормальный мир, там и разберемся.
Командир бросает взгляд на угрюмо насупившегося своим мыслям заместителя. Ниче-ниче, пацан. Тебя хоть из фильтрационного лагеря - да сразу в Динкорп, а я-то хапнул медку, хапнул… Чего только стоил тот час в ямантаувскомбункере, когда мудаку-командующему захотелось поиграть в войнушку, и если б не Серега-шифровальщик, как его…
Командир четко вспомнил все до последней мелочи - мгновенно промокшую робу, когда под гром ревунов сработали пиропатроны и свет замигал, переходя на резервные дизеля, и как юродствовал ебаный старый мудак, "…надо ответить, одни не уйдем…", и как этот Серега выбил ему мозги, прямо на терминал, и ракеты остались на пусковых, и как Серегу сгоряча прихерачили дельты, ворвавшиеся в бункер через бесконечный час, за который поседели почти все из его смены. И лагерь, под Шатурой, когда настала осень и от холода и мыслей о жрачке хотелось ломануться на запретку, покончить все разом. Да, это были те еще лагеря, не то что сейчас - с сортирами и горячей хавкой… А когда уже завербовался - во были денечки, кошмар. Ни ADS, ни графики, ни инфрапушек, одна ебаная М-16, которую надо пидарасить через каждый час, и вперед, вперед! Все ебло черное от пороха, в носу сопли хрустят как у шахтера. Как не пристрелили, непонятно - от самого Белгорода, и на восток. Дойдем до Урала! - шутили тогда будущие покойники; дошли, бля. Зачистили половину сраной Рашки. Все, все, на хуй, остальное сами давайте, с меня хватит. К ебени матери. Скоро в Салониках выйдет из такси господин в шляпе и санда… Картечь взорвала его голову, словно перезрелый арбуз. Ни Командир, ни заместитель не заметили шагнувшую из-за ствола комичную фигуру в вышитых стразами джинсах и засаленной фуфайке, хотя заместителю почудилось какое-то движение за секунду до выстрела. Он успел довернуть взгляд на кого-то, невесть откуда взявшегося на обочине - и уже поднимающего ружье, показавшееся заместителю втрое больше своего калибра. Словно в замедленной съемке, из верхнего ствола плавно вырвался полуметровый сноп искр, тут же превратившихся в хлестнувшее по лицу стекло и жаркий дождь парящих ошметков.
Заместитель рефлекторно сжался на сиденьи, пытаясь отвернуть глаза от фонтана стекла и крови, и уперся ногами в ожидании удара. Хаммер подпрыгнул на чем-то, скрытом под снежной целиной, и ткнулся бампером в стенку кювета, осыпав снег остатками лобовых стекол. Холостые были выставлены кое-как, и разок-другой поперхнувшись, мотор остановился, тихо гудя каким-то вращающимся по инерции агрегатом.
На мгновение заместителю показалось, что они просто куда-то въехали и никакой стрельбы не было, но по левой щеке тронулась и поползла вниз липкая масса с острыми осколками, и сердце заместителя забилось часто и слабо, как у птицы, которую достаешь из ловушки. Едва поняв голову, заместитель почуял смрад порохового нагара, и скорее почувствовал, чем увидел глядящий ему в лицо дульный срез двустволки.
Перенеся нефокусирующийся взгляд чуть дальше, Иванов обнаружил растянувшееся в резиновой ухмылке бородатое лицо человека с неживым глазом и розовой ямой на месте второго.
– Привет. - тихо, словно не Иванову, сказал человек, и Иванов машинально дернул головой.
– Че, волочешь по-нашему, Джонни? - не очень-то удивился человек. - Молодца.
Вылазь.
Иванов выпал из хаммера, стараясь не терять из виду черные дыры ствола. Стоять получалось плохо - Иванову казалось, что он пытается удержаться на ногах в пляшущей на волнах лодке.
– Че, не стоится? - посочувствовал бородач, и Иванов почему-то опять кивнул.
– Ну пошли тогда. - мотнул стволом человек.
– К-куда? - едва вытолкнул из себя Иванов.
– Известно куда. - серьезно ответил человек, и Иванову на мгновенье показалось, что он сейчас все поймет, и этот человек просто шутит, и вообще все это какая-то дурацкая шутка, только…
Безголовое тело Командира ломало эту чудесную, спасительную догадку. Иванов едва не упустил начавшее искривляться лицо, но поймал его, и даже проглотил поднявшийся к горлу ком; зато начал негромко, но как-то очень глубоко икать.
– Слышь, я это, русский… - понимая, что все бесполезно, Иванов попытался вцепиться в расползающуюся под пальцами надежду.
– Да? А я думал, ты Джонни. - сообщил человек и скомандовал раздеваться, показав стволом на заднюю дверь хаммера, типа сюда складывай.
Разум уже потихоньку покидал Иванова, и он даже обрадовался, что его не убьют, п ока он будет раздеваться, но пальцы не слушались и все быстрее, быстрее расстегивали-стягивали-складывали. Пометавшись между невероятными надеждами на звук моторов подмоги, на исчезновение этого злого мужика, на то, что сейчас мама разбудит в школу, оставшийся в трусах и носках Иванов распрямился уже полубезумно улыбаясь.
– Молодец, аккуратно сложил. - серьезно похвалил его бородатый, и, отставив ружье, велел снять носки с трусами тоже.
Не решаясь злить бородатого, Иванов быстро скинул трусы с носками, и застыл на снегу, то прикрывая съежившиеся муди ладонями, то вытягивая по швам руки с неостановимо шевелящимися пальцами. Какой-то маленькой частью сознания он удивлялся, что ногам совсем не холодно, а большая его часть летела-летела-летела куда-то вниз, внутрь себя, и никак не могла кончиться или остановиться. Он даже не сразу заметил, что мужик, похоже, решил стукнуть его рукой по яйцам и не успел отстраниться, и тут ему на руки вывалилась чуть ли не охапка каких-то скользких горячих шлангов, он еле успел поймать их, прижав к себе, но они как живые норовили выскользнуть из колышащейся кучи или продавиться между ладонями, а мужик отскочил на шаг и встал, заинтересованно склонив голову, и от этих дурацких мокрых колбас так одуряюще шибануло, что у Иванова закружилась голова и мужик куда-то пропал, а потом куда-то делись ноги и он упал вперед, прямо на эту мокрую охапку и стало темно.
