Однако татар и офицеров все равно было больше и, пока они находились в замешательстве, Андрей приказал отступить. Враг преследовал матросов по пятам, не отставал и гнал черноморцев до самого порта, где моряков прикрыли пулеметы красногвардейцев и орудия «Гаджибея», сделавшие десяток выстрелов по близлежащим улочкам. А затем, вслед за Ловчиным, под защиту эсминца и красногвардейских баррикад отошел и Андрющенко, тоже не сумевший закрепиться в городе.
На ночь все затихло. Офицеры и татарва засели в городе, а моряки закрепились в порту. Первый день боев закончился и Андрей Ловчин, чрезвычайно утомленный прошедшим днем, прилег на широкую доску за баррикадой. Тело его ныло, словно весь день он таскал мешки с углем, а глаза слипались. Однако множество беспокойных мыслей, как это часто с ним в последнее время случалось, не давали ему спокойно заснуть. Вопрос за вопросом долбился в черепную коробку и основной из них - как выбить царевых псов и самостийников из города. Сам Ловчин ответа не находил и, словно отвечая ему, прозвучал уверенный в себе и немного хрипловатый голос Андрющенко, который присел на бревно рядом:
- Из Севастополя к нам подмога идет, «Керчь» и авиатранспорт «Румыния». Перед рассветом будут здесь, и вот тогда мы контру прихлопнем.
- Скорей бы, - сонно пробурчал Андрей.
Андрющенко оказался прав. Под утро в порт вошел еще один эсминец, а потом появилась авиаматка с гидросамолетами. На берег хлынули матросы из десанта, отряд балаклавских греков и сборная ватага из уголовников. Вся эта масса людей, готовых убивать и рвать на части своих врагов, сосредоточилась на баррикадах, и после артиллерийского налета на город, по местам предположительного скопления противника, перешла в решительное наступление.
Часть Ялты удалось взять под контроль сходу. Но беляки дрались хорошо. Они цеплялись за каждое удобное для обороны место и моряки несли серьезные потери. Черноморцам не хватало сил для нового рывка, и из Севастополя прибыли очередные подкрепления, еще два эсминца с десантом.
Снова бои, атаки, штурмы и грозная матросская «полундра!», которая пересилила упрямство татар и золотопогонников. Старорежимники и самостийники не выдержали и пятнадцатого января, покинув Ялту, отступили в горы. Гнаться за контрреволюционерами никто не стал, только гидросамолеты проводили их пулеметными очередями. А моряки в это время занялись наведением революционного порядка и мародеркой. И только за одну ночь по всему городу было перебито около двух сотен человек.
Ловчин в репрессиях участия не принимал. От сырости ныла покалеченная левая ладонь и, распив вместе со своим верным порученцем Петренко бутылку крепленого вина на двоих, они отправились бродить по притихшему и затаившемуся приморскому городу.
Моряки дошли до окраины. Улицы были пустынны. По низу, над булыжником мостовой, стелилась гарь. Видимо, в районе Массандры что-то горело. В окошках домов было темно, и только два хорошо вооруженных матроса, прислушиваясь к отдаленным выстрелам в центре Ялты, шли мимо зимних садов и домов для отдыхающих, которые местные жители сдавали на сезон.
- Андрей, а куда мы идем? - спросил Ловчина его товарищ.
- Черт его знает, - пожал плечами сигнальщик. - Просто прогуляться охота. Если что, можешь к братве вернуться.
- Нет, я с тобой.
- Как знаешь.
На этих словах из близлежащего сада в них выстрелили. Вспышка огня, и над головами моряков проносится заряд дроби. Стрелок смазал, а Андрей выкрикнул:
- Шухер!
Ловчин и Петренко рывком ушли с линии огня, а затем Илья, недолго думая, сорвал с пояса ручную гранату и кинул ее туда, где находился враг.
Взрыв! Над головами летят осколки, и оба черноморца бросаются под дерево, где взорвалась граната. Здесь, истекая кровью и постанывая, со стареньким охотничьим дробовиком в руках лежал на спине и стонал небольшого роста человек.
- Подсвети, - сказал Ловчин.
Илья чиркнул длинной спичкой, и матросы разглядели перед собой паренька лет двенадцати в форме гимназиста.
- Ох, и дурачок, - глядя на раненого мальчишку, которому посекло ноги, сказал Петренко.
- Выкормыш дворянский, не иначе, - сплюнув на тело малолетки, добавил Ловчин.
В доме за садом послышался шум, и на крыльце появились два световых кружка. Кто-то приближался. Моряки приготовили оружие, спрятались за деревьями и затаились. Они были готовы к продолжению боя. Однако оказалось, что к ним, с керосиновыми фонарями в руках, спешили женщины. Две закутанные в белые шали дамочки, которые выглядели как дворянки, и две полноватые сорокалетние бабенки в сарафанах и жакетах, служанки или горничные. Женщины бросились к раненому пареньку, закудахтали над ним словно квочки над цыпленком и, прерывая их суетливые вскрики, из которых становилось понятно, что раненого они знают, появились моряки.
- Ваш щенок? - выходя из-за дерева, строго спросил Ловчин.
Дамочки испуганно вскинулись, а служанки, наоборот, прижались к мальчишке.
- Да, это наш мальчик, - ответила одна из женщин в белой шали. - Это мой сын, Ваня. Вы уж извините его, наверное, он вас за бандитов принял.
- Врешь ты все, паскуда! Он специально стрелял. Это даже дураку ясно. А я не простак и меня на мякине проведешь. Я вашу породу дворянскую сразу чую, и знаю, чего этот звереныш хотел.
Женщина помолчала и тихо произнесла:
- У нас есть деньги и драгоценности. Возьмите все. Только не убивайте Ванечку.
- Ладно, тяните сопляка в дом, там и потолкуем.
Служанки, в окружении дамочек, подхватили раненого на руки и через сад потащили его в жилище. И только моряки хотели последовать за ними, как по улочке затопали тяжелые сапоги, и появились вооруженные мужчины с винтовками, революционный патруль.
- Кто стрелял и гранату взрывал? - услышал Андрей.
- Моряки гуляют, - узнав греков из Балаклавы, Ловчин из тени выступил вперед.
Старший в патруле, носатый темноволосый мужчина с «кольтом» в руке, посветив в лица матросов, тоже их признал, и решил с ними не связываться. Он улыбнулся и спросил:
- Все в порядке?
- Да.
- Если что, мы неподалеку.
- Благодарю за бдительность, товарищи.
Греки покинули улочку, а Ловчин и Петренко прошли в дом и оказались в зале, который был освещен тусклым светом прикрученных керосиновых ламп. На диване в углу, рядом с печкой, лежал бледный мальчишка, над которым суетились служанки. Немного дальше, прижавшись друг к другу, на кушетке, с испугом глядя на окровавленного паренька, тихо сидели две девчушки, семи-восьми лет. А дамочки в это время бегали по комнате и всплескивали руками, но при этом ничего не делали, а только мешали перевязывать Ванечку.
