— Прокуй, ты вот говорил, что всякие хитрые штуки из железа делал. А пряжку с язычком можешь?
Тут всё просто: одежду надо застёгивать. Не всегда — местное минимальное обмундирование застёжек не имеет. Рубаху через голову натянул, штаны под рубахой подтянул, посередине лыком перетянул — «выходи строиться». «Голому собраться — подпоясаться» — русская народная мудрость. Никаких застёжек. На женских рубахах иногда на вороте вырез есть. Этот вырез иногда шнурком стягивают. Всё.
Это на Руси. Весь Древний Мир и Раннее Средневековье одежду застёгивали фибулами. Древние гречанки носили по одной на нижней и верхней одежде. Тоже древние, но греки — одну на нижней одежде. Фибулы и поныне в ходу. Княжеский плащ — корзно — тоже фибулой у горла застёгивается. У приличного князя — золотой. А результатом многообразия этих фибул и их тысячелетней эволюции является английская булавка — вот чистый функционал.
Но этого — людям мало, прогресс — не остановим, крепёж одёжный — диверсифицируется. Понятно, что ни липучек, ни кнопок, ни молний здесь нет. Есть пуговицы. Которые — «гремят и бесов отпугивают». Я ещё в Киеве с ними разбирался. Когда изобретал гаремные чулочки с дамским пояском на красноармейских пуговицах с пятиконечной звездой.
Ещё есть здесь пряжки. И с перегибом ремня, как красноармейский ремень в моё время, и с неподвижным зубом. А так-то всё подвязывается, приматывается, узелком затягивается.
Меня эта манера порядком раздражает: чуть напрягся, пресс брюшной, естественно, тоже… А потом «порты потерял» — верёвочка-опоясочка подрастянулась, узелок ослаб, штаны, факеншит, сваливаются. Или носи себя как… как лукошко с яйцами, или постоянно лови штаны в самый неподходящий момент.
Ладно, брючный ремень — дело личное — «затяни и не дыши». Но у коня свой ремень поясной — «подпруга» называется. И если ты его чётко не затянешь, то вся упряжь рассыпается. Седло с седоком остаётся в пространстве на своём месте, а конь из-под них уходит. Кто помнит «Красных дьяволят» — там Яшка-цыган коням подпруги перерезает. Зрители смеются, верховые — падают. Тут уже не штаны — коня ловить приходится. А без нормальной пряжки подпругу не затянуть. Я это в своём квесте хорошо понял. Ручками намозоленными, до крови стёртыми.
Итого: просветируем и прогрессируем. Взял у хозяйки ложки, выложил на столе рамку пряжки обычного брючного ремня, стащил чапельник, рушничок для имитации ремня приспособил. Показываю — как язычок ходит, как упирается. Вот когда я чапельником одну ложку ухватил и стал этот «язычок» проворачивать… у Прокуя свет в глазах появился. А то я не вижу, когда у человека в мозгах шестерёнки новую идею подцепили! То вхолостую крутились, а то молотьба пошла. То он смотрел так это… недоверчиво, будто я ему гнилые сапоги продать пытаюсь, обмана какого-то ждал, а тут раз — и переключился. Здорово — у парня пространственное воображение работает. И способность к абстрагированию имеется. А вот это — удача нечастая.
Учительница литературы во Франции читает ученикам отрывок из «Войны и мира», где русские партизаны нападают на отступающих французов. Отрывок, где погибает юный Петя Ростов. И с радостью видит, что дети заворожённо слушают. «И лишь несколько наиболее толстокожих продолжали автоматически ухмыляться при упоминании имени героя — Петя».
Представления не имею, какие ассоциации в молодёжном парижском жаргоне того периода вызывало имя юного сына графа Ростова. Но описание смерти мальчика и горя мужчин — сущность эпизода, оказалось сильнее привычных субкультурных лейблов. Для всех. Кроме самых дебильных.
Способность отделить суть, сущность от этикетки, изображения — свойство не столь частое даже и моё время.
— Моя рубашка лучше, чем твоя. Моя стоит 100 евро, а твоя только 50.
— Тебе рассказать про особенности ценообразования там, где ты это купил? Разница в том, что ты отдал правительству той страны — 70, а я только — 20. А так-то они обе сделаны в Хошимине на одном станке.
Есть масса писателей, особенно фентазийного толка, которые абсолютизируют лейблы. Слово, название, особенно на каком-нибудь «истинном» языке… Даёт власть на сущностью. Ле Гуин, Толкинен… И не только фентези — «Идея, овладевшая массами, становиться реальной силой».
«Ап! И тигры у ног моих сели.
Ап! И с лестниц в глаза мне глядят.
Ап! И кружатся на карусели.
Ап! И в обруч горящий летят».
Скажи волшебное слово «ап!» и быть тебе «повелителем тигров».
Сходно ведут себя и художники со скульпторами: «ожившая статуя», «изображённый на портрете предок повернулся ко мне и сказал…».
Для гуманитариев свойственно оперировать абстракциями — названиями, изображениями, символами взамен объектов реальности, сущностей. Для нормального человека наоборот — свойственно конкретное восприятие. В языках первобытных племён постоянно встречаются весьма конкретные названия. Не вообще — «облако», а «облако из которого идёт дождь вон над той горой». Соответственно, если дождь идёт над другой горой — используется другое слово.
Об этом спорит со Святым Писанием доктор Фауст:
— В начале было слово.
— Нет! В начале было дело!
Между этими двумя формами мышления и восприятия мира находиться инженерия.
С одной стороны — сплошная абстракция. «Прямая линия, сломанная вот так — изображает ригель, сломанная вот так — силовой кабель». Сплошные символы, условные обозначения, лейблы.
С другой… что может быть конкретнее просто автомобиля? С его тысячами деталей. Каждая из которых весьма конкретно задаётся и материалом, и габаритами, и местом в технологии сборки.
Ощутить в руках вполне конкретную дрожь уходящего в сторону при стрельбе «калаша», и соотнести её, в своих мозгах, с абстракцией в виде чертежа затворной рамы…
На этой человеческой способности переходить от символов к сущностям и обратно и основаны все тех. процессы индустриальной цивилизации. Здесь, в «Святой Руси», да и вообще в средневековье, этого почти нет — основой является воспроизведение образца. Повторение сущности, а не реализация символа.
Для попаданца-прогрессора это свойство аборигенов — катастрофа. У него ж нет образцов! И большинство из них он сделать не может. Не умеет, нечем, не из чего… А объяснить… Я уже об это бился с «избой типовой». Нормальный абориген, глядя на выложенный на столе из деревянных ложек квадрат с чапельником поперёк, выдал бы мне что-то типа:
— Не… да ну… пряжка из дерева — глупость… Дык какое железо? Ложки-то деревянные! Слепой, что ль… И чапельник… ну глянь — он же толстый — это ж каку дырищу в ремне делать надо… И опять же — гля, дёрг-дёрг — оно и развалилось. Не. У нас с отцов-дедов-прадедов такой хрени не было.
