На дне озера покоится сверкающая гора из горного хрусталя. Хрустальная гора — так её и называют. Сделана она чужими богами, пришедшими из другого мира. Сами боги давно умерли, но один раз в сто лет гора поднимается из озерных глубин на поверхность, чтобы все увидели, запомнили и передали своим детям и внукам — древняя мощь чужих богов жива и по-прежнему смертельна для любого, кто осмелится хотя бы приблизиться к ней на расстояние четвёртой части дневного перехода.
Потому что ещё никто из тех, кто хотел подойти к этой горе ближе, не возвращался обратно.
Свем Одиночка знал цену древним легендам. Рациональное сознание и опыт следопыта-охотника ежедневно убеждали его в том, что мир хоть и богат на всякие чудеса и загадки, но большинство из них на поверку оказываются не так уж страшны и вполне поддаются объяснению. Были бы в порядке зрение, слух и нюх. И то особое чувство опасности, которое вырабатывается годами жизни в лесу только у лучших охотников.
А он был лучшим.
Хоть, в отличие от подавляющего большинства соплеменников, и предпочитал охотиться в одиночку и жить на отшибе. За что и получил своё прозвище.
Но время от времени из каких-то тайных глубин его сердца всплывало лишающее сна и покоя чувство, для которого у Свема Одиночки не было названия. В такие минуты даже приготовленное на огне свежее мясо казалось невкусным, и глаза безразлично скользили по соблазнительным линиям тела его молодой жены.
Но зато другими, внутренними глазами он видел обширную гладь воды и вздымающуюся над ней высокую — до облаков — сверкающую гору, которую соорудили чужие боги, пришедшие из неведомого мира.
Сладко замирало в груди сердце, охваченное этим странным чувством, и хотелось немедленно вскочить, собраться и уйти на поиски легендарного озера. Но не погибнуть в дальних и опасных странствиях, а найти его, вернуться и рассказать всем, что древняя легенда не врёт. Или врёт. Что, в общем-то, не так уж и важно.
Впервые это чувство посетило его ещё ребёнком. Взрослея и мужая, Свем думал, что со временем оно исчезнет из его сердца и перестанет мешать жить.
Но этого не произошло.
То есть каких-то три или четыре года назад ему казалось, что это щемящее чувство, которым он никогда и ни с кем не делился (тех, кто вёл себя странно и говорил маловразумительные вещи, в племени не любили, а самых неисправимых и вовсе убивали или изгоняли), действительно покинуло его навсегда. Однако около года назад чувство вернулось. И с такой новой силой, что Свем понял — сопротивляться невозможно.
Или он своими глазами увидит озеро и гору, или умрёт.
Но умирать (особенно от рук своих же) не хотелось. Поэтому Свем заранее стал вести разговоры с вождём о том, что хочет совершить дальнюю разведку. Да, сейчас племя стоит в хорошем месте, на берегу обильной рыбой реки. И зверя в округе тоже хватает. Но что будет через год или даже несколько лет? Так уже случалось — добыча оскудевала, и людям приходилось искать новые места для жизни. Часто оплачивая эти поиски дорогой ценой. Он, Свем Одиночка, предпочитает заранее подготовиться ко всем возможным неприятностям и заранее разведать возможные пути и места обиталища на будущее.
— И чего ты хочешь? — спросил вождь. — Говори прямо.
— Я хочу, чтобы моя жена и дети не голодали, пока меня не будет, — прямо ответил Свем.
— У нас никто не умирает от голодной смерти, — уклончиво сказал вождь.
— Этого мало, — сказал Одиночка. — Я хочу, чтобы еды им хватало, и чтобы это была хорошая еда.
— Как долго тебя не будет? — подумав, спросил вождь.
— Я не знаю точно, — честно сказал охотник. — Может быть, три раза по десять дней. А может быть, и десять раз по десять.
— Десять раз по десять — это очень долго, — сказал вождь.
— Знаю, — сказал Свем. — Но для того, чтобы найти много хороших мест или одно очень хорошее место, требуется время. За всё нужно платить, вождь.
— Знаю, — сказал вождь и глубоко задумался.
Свем терпеливо ждал.
— Хорошо, — сказал наконец вождь. — Я тебя отпускаю. Но если ты не вернёшься через десять по десять дней и ночей, я отдам твою жену другому охотнику. Она у тебя молодая, здоровая и красивая. Так что… охотники найдутся. — Вождь приоткрыл рот и неуверенно рассмеялся, поразившись только что изобретённой им забавной словесной конструкции.
— Десять по десять и ещё два раза по десять, — быстро добавил Свем. — На крайний случай.
— Хорошо, — усмехнулся вождь. — Пусть будет так. Обычно я не торгуюсь, но для тебя сделаю исключение.
Свем отправился в путь.
Случилось это два раза по десять дней назад. А четыре дня назад на восходе солнца Одиночка выбрал самое высокое дерево, которое попалось ему на пути, и, забравшись почти к самой верхушке (пока ветви под его сильным телом не начали опасно гнуться и потрескивать), долго обозревал горизонт на юге и юго-востоке.
Он обладал отменным зрением. Лишь трое охотников племени могли разглядеть в зените ночного летнего неба восемь слабеньких звёзд, собранных вместе и составляющих причудливую фигуру, напоминающую бегущего ворха. Большинство же с трудом различали три. Свем видел девять, а особо ясной безлунной ночью и все десять.
И вот три дня назад, ранним утром, на юго-востоке, опасно покачиваясь на верхушке дерева, Свем Одиночка разглядел… нечто. Это было похоже на далёкий неподвижный огонь, и Свем не сразу догадался, что это не огонь, а просто восходящее солнце отражается в чём-то большом, гладком и высоком. Это что-то гораздо выше окружающего леса, но находится не близко. В четырёх днях пути. А то и в пяти.
Неужели… Хрустальная гора?
Сердце Свема замерло от сладкого предчувствия. А потом солнце поползло выше, и неподвижный огонь медленно угас. Больше на юго-востоке ничего особенного разглядеть было нельзя. Но Свем хорошо запомнил направление, и сбить его с пути теперь было невозможно…
Он ещё раз глубоко и бесшумно втянул ноздрями воздух и прислушался к своим ощущениям. Чужак, несомненно. Но это не животное. Разве что здесь водятся животные, которые ему неизвестны. Нет. Животные вообще так не пахнут. Этот запах чем-то напоминает человеческий. Больше того, он напоминает запах женщины. И, кажется, женщина эта ранена. Иначе с чего бы ей ползти?
Свем перехватил копьё поудобнее и осторожно двинулся вверх по следу.
Где-то здесь. Дальше лететь опасно — могут заметить. Очень не хочется получить в грудь заряд из плазменного ружья. Это было бы глупо и несправедливо…
Женька нырнул в полог листвы, словно в море, и через несколько секунд уже стоял на земле.
Значит, ранец оставим и замаскируем возле вот этого приметного дерева, чьи три ствола тянутся вверх из одного корня. Ну и зарубочку, ясен ясень, чтобы потом не ошибиться…
На все про все у него ушло не больше пяти минут, и тут же, как только он выпрямился и сделал шаг назад, критически оглядывая дело рук своих, в нагрудном кармане настойчиво завибрировал «телефон».
Ага, вот меня и хватились. А может быть, даже и обнаружили. Всё равно не вернусь, пусть лучше точное направление дадут.
— Да.
— И что это значит? — Голос Мартина был спокоен и сух.
— Это значит, что нам нужен «язык». И Маша. Но сначала «язык». Потому что «язык» — это информация. Дайте направление.
— Разведчик хренов. Ладно, поздняк метаться, раз такое дело. Потом с тобой разберёмся. Твой план?
— Взять гада. По возможности живым. Меня хорошо учили, Мартин. Не волнуйся.
— Ну-ну. Только зря не рискуй. Значит, так, твой объект от тебя на юго-юго востоке. Расстояние — триста пятьдесят метров. Уже триста пятьдесят пять.
— Понял. Не отключайся и корректируй. Я сам отключусь, когда подберусь ближе.
Это оказалось не очень сложно. Вероятно, киркхуркх не был как следует обучен ходить по лесу. А возможно, в его мире и вовсе не было лесов. Или были, но совсем не такие.
Как бы там ни было, но шуму он производил достаточно, чтобы Женька засёк его первым.
Вот он, красавчик. Вооружён и насторожен. Хотя наверняка устал, потому что не первый час движется по чужому лесу в чужом мире и не встречает явной опасности. А когда опасности нет, долго удерживать внимание на должном уровне трудно… Сбитая Маша уже не в счёт. Нет, лучше не будем рассчитывать на то, что его бдительность притупилась. Себе дороже.
Приём был стар как мир и надёжно проверен многими поколениями разведчиков и диверсантов.
Метко брошенная вперёд и чуть в сторону шишка (то есть этот продолговатый и сухой чешуйчатый плод очень был похож на сосновую шишку) отвлекла внимание пятиглазого ровно на то время, которое потребовалось Женьке, чтобы выскользнуть сзади из-за дерева, подпрыгнуть и рукояткой «вальтера» нанести врагу сокрушительный удар по затылку.
