Ознакомительная версия.
— И, наконец, третий вопрос. Почему, если изложенное вами правда, вы выбрали именно меня?
— Да потому, что к подобному способен далеко не каждый! В лучшем случае один из тысячи, и поди еще этих способных найди. А у меня почти не осталось времени на поиски — рак желудка. И тут вы мне на пути попадаетесь, так недолго и поверить в высшие силы. Да и у вас дней впереди тоже не очень много — если с вами приключится второй инфаркт, то шансы выжить после него, учитывая недавно произведенную оптимизацию системы здравоохранения, не так уж велики.
— Ладненько, — усмехнулся убеждаемый, — будем считать, что я вам поверил и проникся. Насколько я понял, выбор реципиента нужно сделать прямо сейчас?
— Да, только учтите, что в ваших же интересах выбрать тело как можно моложе.
— Это понятно, в старого кривого алкаша из Гадюкино, да еще в момент, когда он к восторгу окружающих наконец–то отбросит копыта, меня вселяться не тянет. В младенцев тоже можно?
— Они что, не люди? Конечно. Итак, кого же выберете, если вдруг то, что я вам предложил, вопреки всему окажется реальностью? Если вам так удобнее, считайте это чисто умозрительным экспериментом.
— Ну так вроде договорились уже, что я вам поверил. Лучше вот что скажите перед тем, как я назову своего кандидата — как там у меня будет с компанией? Вы же явно не бог, они раком не болеют. А что сделал один человек, в большинстве случаев сможет повторить и другой. Не окажется ли так, что в тех временах скоро станет не протолкнуться от вселенцев? К тому же они явно не полезут в тела умерших от голода крестьян, а постараются проникнуть в высшие слои общества — как я, например, постараюсь. Вот так посмотришь — вроде перед тобой граф с приличной родословной, а на самом деле это старая проститутка из Биробиджана или даже думский депутат. В общем, сколько там предполагается, так сказать, собратьев по духу? Хотя бы порядок цифр назовите, если нетрудно.
— Порядок — ноль, — усмехнулся Шахерезад, — то есть вы там будете единственным в своем роде. Да, я не бог, но подобный мне в мире может быть только один. Просто потому, что самим фактом своего существования он блокирует инициацию всех других, имеющих потенциальные способности. Впрочем, их очень мало, на всю Землю хорошо если наберется десятка два. Вот когда я этот мир покину, может, мое место кто–нибудь и займет, хоть и не сразу, потому как одних способностей мало, им нужна аппаратная поддержка, а ее просто так не обеспечишь. Но вас он даже в случае инициации не сможет побеспокоить никак, ибо отправлять информпакеты можно только в прошлое и будущее своего мира. Там же, где вы займете чье–то место, сразу образуется новый, параллельно–различный. Вы удовлетворены? Тогда назовите своего кандидата, пожалуйста.
Смолянинов сделал глубокий вдох, помолчал и решительно сказал:
— Александр Александрович Романов, умерший в раннем детстве. Второй сын цесаревича Александра Александровича, будущего императора Александра Третьего.
На тела двух пожилых мужчин, привалившихся к друг другу на скамейке в сквере посередине Нахимовского проспекта, обратили внимание только ближе к полудню. Приехавшая скорая зафиксировала смерть — у одного от обширного инфаркта, а у второго от острой сердечной недостаточности. И никто не обратил внимания на валяющийся под лавкой кусок обгорелой пластмассы. Это было все, что осталось после самоликвидации от небольшого прибора, с которым перед смертью оперировал тот, кого собеседник назвал Шахерезадом.
Похоже, меня и в этот раз успели откачать… примерно так я подумал, когда ко мне вернулось сознание. Интересно, с операцией это произошло или без таковой? Похоже, что без, потому как никаких последствий наркоза вроде не ощущается, да и ни сердце, ни вообще в груди ничего не болит. Даже как–то странно, честное слово. Правда, побаливает голова, но вполне терпимо — будь я у себя дома, даже не полез бы за пенталгином. Так, ладно, но где я вообще–то нахожусь?
Попытка открыть глаза удалась, но не принесла почти никаких результатов. Во–первых, видел я почему–то очень смазано и расплывчато, а во–вторых, вокруг было довольно темно. Примерно как в больнице ночью, когда горит только слабое дежурное освещение. Хорошо, пусть сейчас ночь, но с глазами–то у меня что? Вот уж на что до сих пор не было особых поводов жаловаться, так это на них. Несколько раз моргнул — и картина стала гораздо резче. Оказывается, мне мешали смотреть слезы? С чего бы я тут не приходя в сознание рыдал как крокодил, совершенно непонятно. Но это не столь интересно, как то, что меня окружает. Сейчас ясно видно, что я лежу на очень большой кровати, весь обмотанный тряпками, а рядом стена. Разглядеть больше мешала полутьма, причем какая–то желтоватая и слегка мерцающая. Кажется, именно такой свет давала плохо отрегулированная керосиновая лампа, вспомнил далекое деревенское детство я. Хорошо, но зачем меня так всего замотали? Жарко же!
Я попытался позвать сестру или врача, но, к моему изумлению, получилось только какое–то еле слышное невнятное мяуканье. Однако удалось высвободить левую руку… и только тут я начал понимать, что со мной случилось. Рука была не моя! Пухленькая такая, со складочками — в общем, совершенно детская. И слушалась она меня не очень — пальцы сжимались и разжимались только вместе, а по отдельности никак. Так что же, этот хренов Ша… блин… херезад — он действительно ухитрился отправить мое сознание в чье–то детское тело?
От полноты чувств я позволил себе произнести краткую нецензурную тираду… точнее, попытался. Получилось же что–то вроде жалобного «бя–я–я…». Однако оно было услышано, и где–то рядом оглушительно завопили.
— Господи, живой ангелочек–то! Жи–и–вой!!!
Зато сейчас, кажется, оглохнет, мысленно продолжил я. Невидимая же тетка не унималась:
— Доктора, доктора скорее верните! И их высочеств! И вовсе он ничего не помер, живехонек ненаглядный наш!
Ага, прикинул я. Вопль про высочеств явно намекает, что меня, в смысле информационный пакет с моим сознанием, закинули куда и было заказано, то есть в тело второго сына цесаревича Александра. Причем, похоже, сразу после остановки его сердечка, которое в результате тут же запустилось по новой, потому как иначе эта голосистая тетка не стала бы впадать в такой экстаз только оттого, что я жив. Вот именно — жив! И это будет продолжаться не до ближайшего инфаркта, как я считал еще час назад, а несколько десятилетий! Уже одно это искупало все неудобства, связанные с переселением сознания в тело десятимесячного ребенка. Который вообще–то практически умер от менингита, но Шахерезад обещал мне почти стопроцентный иммунитет к той болезни, что свела в могилу реципиента. Жалко, я не знаю, какой именно менингит был у маленького Александра, то есть уже меня — туберкулезный или еще какой–нибудь. Потому как получить иммунитет против туберкулеза было бы очень кстати, в высшем свете им болели многие. Эх, мне бы хоть полдня на подготовку! А то ведь все пришлось решать в течение буквально пяти минут, да еще и не веря в реальность предложенного.
Ознакомительная версия.
