Ознакомительная версия.
Первая ночевка в сырой вымороженной землянке вышла весьма безрадостной: мерзлые валежины горели плохо, всю ночь их приходилось поправлять и раздувать. Хотя на похоронах Завея вместе с ним сожгли все его бубны и засушенные птичьи лапки, Маланка тут и там все равно наталкивалась на разные колдовские предметы, которые вызывали у нее боязливое содрогание. Успокаивало лишь ровное посапывание сына. Пристально глядя на него, она вдруг поняла, что отныне для его воспитания ей придется многое в себе изменить. Быть во сто крат осмотрительней и никогда не терять ровного, бодрого настроения. Разве волчица объясняет волчонку, как ей трудно и что охота не удалась? Нет, она снова идет за добычей. И волчонок не благодарит ее за это, он просто растет. И чем больше и сочней будет принесенное мясо, чем мудрей она научит его охотиться самого, тем более матерым волком он вырастет. Так думала Маланка, настраивая себя на новую жизнь.
Уже со следующего дня она взялась учить сына поддерживать в очаге огонь и словенской грамоте. Дарник никогда еще не видел пожара, и объяснить ему то, чего он не видел, было невозможно, поэтому она придумала нанести вокруг очага углем линии, за которые огонь не должен переступать. Это Дарник понял, но однажды все равно чуть не сжег землянку – ему хотелось узнать, сможет ли выбраться из очага огонь, если перестать его подкармливать поленьями. Хорошо, что Маланка была поблизости и вовремя сумела потушить загоревшееся одеяло. Первый и единственный раз поколотила она в тот раз сына, вернее, попробовала поколотить, потому что натыкалась кистями рук на подставленные им локти, и больнее от ударов было ей, а не ему. Да и недетская холодная ярость, полыхнувшая вдруг из глаз сына, заставила ее отступить.
С грамотой было легче. Восприняв буквы как некую игру, малыш быстро научился складывать их и разбирать составленные цепочки слов. Правда, научившись, тут же к чтению и охладел. Даже истории про подвиги богатырей были ему малоинтересны.
– А почему этот дракон плохой? – спрашивал он мать. – А маленькие дракончики у него были? А они перестали есть людей?
Шептуха Верба, которую Маланка иногда вызывала поговорить за околицу Бежети, лишь смеялась, слыша это.
– Я бы тоже хотела знать, перестали они есть людей или нет. Ни один мальчишка Бежети никогда бы так не спросил. А твой интересуется, и очень хорошо.
Горячие внушения матери, что только грамотность может сделать его большим и сильным, разбивались о все то же упрямое нежелание сына верить тому, чего он не мог представить. Ну как какие-то крошечные закорючки на тонком пергаменте могут кого-то сделать большим и сильным? Стрелять из лука научат или владеть мечом? Маланка не знала, что и делать. Ведь один из сундуков, привезенных из Бежети, как раз и был сундуком со свитками Смуги Везучего, захваченным ею специально для Дарника.
Еще больше сын удивлял ее тем, что совершенно не боялся оставаться сумеречными зимними днями в землянке один. Возвращаясь уже затемно с осмотра ловушек, она нередко находила его мирно играющим со щепками и кусочками шкур или просто лежащим на топчане и погруженным в какие-то свои мысли. Ни слова жалобы или упрека. Напротив, часто она замечала недовольную гримасу, означавшую скорее: ну вот, чего так рано пришла?
Невдомек ей было, что, освободив сына от влияния грубых и недалеких родичей, она тем самым поменяла все его привычные ориентиры. Останься он в селище рядом со своими двоюродными и троюродными братьями и сестрами, детские открытия и прозрения были бы наверняка размыты насмешками сверстников и повелительными командами взрослых. Здесь же, на Черном Камне, новых впечатлений прибавлялось очень мало, поэтому должна была возникнуть какая-то их замена. Оставаясь в землянке один, он проплакал только первые два-три дня, а потом слезы высохли, и пошел поток собственных ответов на все те вопросы, на которые Дарнику должен был ответить кто-нибудь другой. Эти ответы были столь таинственно прекрасны, что любое реальное объяснение после них выглядело скучно и обыденно. Пятилетнему ребенку стало безумно интересно не знать, а догадываться об окружающей жизни.
Ведь на самом деле его мать вовсе не охотится в лесу на оленей, а встречается с доброй колдуньей, которая передает ей часть оленя для него, Дарника. Холод снаружи не оттого, что зима, а потому что он, Дарник, наказан за уход из Бежети. И это не мыши скребутся по углам, а другие маленькие дети, превращенные в мышей за плохие поступки. А если он, Дарник, будет постоянно думать о том, как стать большим и сильным, то он им никогда не станет, поэтому надо прятать свое желание далеко-далеко.
– Он какой-то у меня совсем чудной, – жаловалась Маланка Вербе. – Ничего ему не интересно. Как будто маленький старичок, а не ребенок.
– Ты делаешь все правильно, – успокаивала ее бездетная подруга. – Дети всегда подражают тем, кто рядом с ними. Просто в открытую подражать тебе, взрослой женщине, он не хочет. И на охоту его с собой тоже не бери, а то он и охотиться не захочет. Пускай летом учится этому с другими мальчишками, не с тобой.
Маланка только вздыхала.
Правоту шептухи она осознала после нападения на их с сыном жилище медведя-шатуна. Привлеченный запахами живности, он среди бела дня, преодолев завал из срубленных деревьев, которым была окружена землянка, сунулся мордой в их единственное окошечко и получил упреждающий укол рогатиной прямо в пасть. Но, вместо того чтобы отправиться за более легкой добычей, медведь попытался навалиться на дверь землянки, которая на такой случай имела надежную опору в виде толстой жерди, упертой в основание стены напротив входа. Отставив рогатину, Маланка взялась за свой охотничий арбалет и, улучив момент, когда медведь чуточку отступил, через дверной проем всадила ему в живот короткую стрелу-болт. Раненый зверь с бешеной яростью насел на землянку уже с крыши и через дымовое отверстие получил второй болт в переднюю лапу. Дико взревев, он и одной лапой продолжал разгребать толстый слой мерзлого дерна. Оказаться посреди зимы с разрушенной крышей было смерти подобно, и Маланка, высунувшись из землянки, бросила в медведя вилы. Потом еще дважды выскакивала за дверь: сперва метнула короткое копье-сулицу, которым добивала пойманных в ловушки зверей, а затем косой срезала косолапому часть здоровой лапы. Вышла и в четвертый раз, чтобы совсем добить его, но не устереглась и получила от агонизирующего исполина удар лапой по бедру.
В продолжение всей схватки Дарник спокойно сидел на сундуке, внимательно глядя то на мечущуюся по землянке мать, то на забившегося в угол их единственного оставшегося к тому времени кобелька. Только когда она с топором вышла к медведю, следом вышел и он, чтобы увидеть, как мать получает свою рану.
Ознакомительная версия.
