Выронив нож в траву, тот захрипел и повалился прямо в объятия вскрикнувшему от ужаса аргиропрату.
Второй здоровяк бросился было бежать, за ним погнались Панкратий с Иоанном. Нагнали и завязалась драка. Разбойник, как видно, оказался ученым — резко остановившись, выкинул вперед правую руку, ударяв в скулу бегущего Иоанна. Затем, ногой, пнул второго — Панкратия — развернулся… Эх, уйдет, уйдет!
Бросив бесполезный арбалет, Алексей со всех ног бросился в погоню, чувствуя позади тяжелый топот стражников. Ну, наконец-то, сообразили… Нет, чтоб заранее рассредоточиться по всему парку, теперь бы уж точно не пришлось бегать. Хотя, конечно, кто же знал, в каком именно месте разбойники назначат встречу?
Быстрей, быстрее… Вон он, мчится к старой базилике. Там, есть где укрыться: затерявшись среди деревьев, рвануть к площади Быка, раствориться в темноте городских улиц. Ночная стража? А что беглецу до нее? Откупиться либо вообще не будет бежать улицами — мало ли даже здесь, почтив центре, развалин? Не старые времена, когда град Константина был действительно великой столицей, нет, все давно уже изменилось, император стал вассалом турецкого султана, а многочисленные, прежде великолепные, дворцы и храмы разрушались, воочию являя собою закат Ромейской империи.
Врешь, не уйдешь!
— Стой, гад!
Бандит обернулся — дурак — и, слава Богу, споткнулся, зацепившись ногой за какой-то корень. Нет, не упал, тут же выпрямился, но потерял скорость — и для Лешки этого было достаточно. Сходу налетев на разбойника, тот схватил его за руку, заломил… Черт! Тонкая туника беглеца разорвалась, расползлась по всем швам, а тело оказалось мокрым от пота. И скользким. Бандит легко вывернулся и изо всех сил засадил Лешке под ребра. Хорошо — кулаком, не ножом и не кастетом. Но и так, что сказать, приятного мало.
Выпучив глаза, Алексей широко распахнул рот, словно вытащенная на берег рыба. Но следующий удар не пропустил, подставил руку, и ударил сам — прижатыми к ладони пальцами, словно «медвежьей лапой». Ударил в шею — разбойник сразу обмяк, растянулся в траве. А к базилике уже побегали стражи.
— Как там, не сбег?
Поднимаясь на ноги, Лешка устало вытер со лба пот:
— Не сбег. Вяжите!
Ввухх!
Что-то свистнуло, никто в первый момент даже и не понял — что. Только вот лежащий в траве бандит дернулся… Вскрикнул…
Что? Что такое?
Лешка уже с ужасом осознал — что. Осознал, да поздно — в ярком свете луны было хорошо видно, как на груди беглеца растекалась темно-красная лужица — кровь.
Выстрел оказался удачен: короткая арбалетная стрела пробила бандита насквозь, до половины уйдя в землю — это увидели, когда стражники перевернули быстро коченеющее тело. А Лешка узнал об этом потом — быстро сообразив, что к чему, он, петляя, словно заяц — мало ли, стрелявший уже успел перезарядить арбалет — бросился к темнеющей громаде базилики.
Висевшая за плечами луна освещала путь. Листья кустарников и деревьев в свете ее казались серебряными. Под ногами серебрилась трава и какие-то камни. Вот, меж акациями — тропка. Ведет к провалу… К провалу в стене.
Молодой человек без колебаний нырнул в темноту и замер, чувствуя, как гулко бьется сердце. С минуту он сидел в тишине… И вдруг услыхал шорох. Там, наверху. Лешка поднял глаза — кто-то шумно замахал крыльями. Тьфу-ты… Летучие мыши.
Что-то скрипнуло. Нет, не наверху, а где-то у противоположной стены. Показалось? Да нет. Кто-то явно пробирался осторожными шажками. Ну да — сейчас выскользнет на площадь — и ищи.
Вот, впереди промелькнула тень…
— Стой! — Алексей бросился на звук шагов… И растянулся на холдоном полу, споткнувшись о какую-то балку. Черт, больно как! У-у-у… Юноша тут же вскочил… Услышал, как громко скрипнула дверь… Побежал… Выбежал…
Над узкой площадью спокойно сияла луна, отбрасывая длинные тени платанов. И никого. И тишина. Нет, кажется, послышался стук копыт… Вот пропал… И лишь где-то недалеко, на постоялом дворе, закричал осел. Осел… Осел-то ты, господин Алексий Пафлагон, больше никто! Что и сказать — провалил давно задуманную операцию.
Поругав себя, Лешка сплюнул наземь и, повернувшись, угрюмо зашагал обратно к базилике. А куда еще-то?
Слава Богу, хоть все оказались целыми. Напарники — Панкратий и Иоанн отделались синяками, а ювелир Игнатий Волар — легким испугом. Впрочем, все понимали, что все это — только начало больших неприятностей. Ювелиру бандиты могли отомстить, а парней ждал страшный разнос начальства и, может быть, увольнение.
— Вы б все же уехали на время к родственникам, — взглянув на бледного аргиропрата, устало посоветовал Алексей. — У вас же есть, в Морее, кажется.
— Да, — еле слышно отозвался ювелир. — Я уже отослал туда семью.
— Правильно сделали.
Игнатий Волар вздохнул:
— Теперь, видно, придется продавать мастерскую.
Негромко переговариваясь, стражники забирали трупы. Прожектором горела луна.
— Продавать мастерскую?! — начальник сыскного секрета городской эпархии протокуратор Филимон Гротас был страшен в гневе. Щеки его пылали, глаза источали молнии а вислые усы топорщились словно копья. — А с чего это, дорогие мои, уважаемый господин Волар должен закрывать производство? С того, что государство — вы! — не может его защитить от каких-то там вонючих разбойников? А, между прочим, уважаемый господин аргиропрат честно платит налоги и является лояльнейшим подданным базилевса! И что взамен? Что, я вас спрашиваю?
Все трое парней сконфуженно потупились. Да они и вообще пока не поднимали глаз.
— А взамен — потерянная мастерская, разлука с семьей и — очень моет быть — разбойничья месть! — продолжил разнос начальник. — И что прикажете делать несчастному ювелиру и таким, как он? — Филимон язвительно прищурил левый глаз. — Податься к туркам? Уж те-то сумеют его защитить. А вы… Вы хуже турецких лазутчиков! Благодаря вашему разгильдяйству не только пострадал конкретный человек, обратившийся к нам за помощью, между прочим. Нет, дело куда хуже, чем вам, может быть, представляется. Этот Игнатий Волар, он ведь не сам по себе существует — у него имеются и родственники, и работники, и друзья — и все они сегодня… нет, вчера ночью — потеряли веру в устои нашей власти! Это что же выходит — разбойники сильней базилевса?! А? Я вас спрашиваю! Что молчите?
Парни молчали. А что говорить-то? Лопухнулись с ювелиром, чего уж…
Протокуратор Филимон Гротас смерил всю троицу презрительно-гневным взглядом и, заложив руки за спину, заходил по кабинету. Парни украдкой переглянулись — это хождение было хорошим признаком, похоже, праведный гнев постепенно покидал начальство.
