— Здравствуйте, учёный Троб! — сказала она. — Ужасно рада с вами познакомиться.
Понтер склонился к Лонвесу и что-то прошептал ему на ухо. Лоб Лонвеса пошёл волнами — это выглядит достаточно необычно, когда такое делает неандерталец с волосами на бровях, но в исполнении облысевшего столетнего старика это казалось форменным сюрреализмом. Однако он всё же протянул руку и осторожно пожал Луизину ладонь, словно касаясь чего-то неприятного.
Луиза улыбнулась своей фирменной улыбкой, которая, правда, не произвела на Лонвеса особого эффекта.
— Это великая честь для меня, — сказала она и посмотрела на Мэри. — Я не была так взбудоражена с тех пор, как познакомилась с Хокингом!
Стивен Хокинг посещал Нейтринную обсерваторию Садбери — это была непростая операция, если учесть, что детекторная камера располагается в двух километрах под землёй и в 1,2 километра по горизонтали от ближайшего подъёмника.
— Моё время чрезвычайно ценно, — сказал Лонвес. — Приступим к работе?
— Конечно, — согласилась Луиза, всё ещё улыбаясь. — Моя лаборатория дальше по коридору.
Луиза пошла к двери, и Лонвес двинулся следом. Понтер придвинулся ближе к Мэри и по неандертальскому обычаю лизнул ей в лицо, однако Лонвес, не оборачиваясь, произнёс:
— Боддет, за мной.
Понтер расстроенно улыбнулся Мэри, пожал плечами в знак извинения и последовал за Луизой и великим изобретателем, закрыв за собой тяжёлую деревянную дверь.
Мэри подошла к своему столу и принялась наводить порядок в бумагах, которыми он был завален. В свое время она бы… что? Взревновала? Занервничала? Она не была вполне уверена, но наверняка ей было бы не по себе от того, что Понтер проводит время в обществе Луизы Бенуа. Как Мэри случайно узнала, работающие в «Синержди» мужчины Homo sapiens за глаза называли Луизу «Эр-Эль». Мэри в конце концов спросила Фрэнка из группы обработки изображений, что эта аббревиатура значит. Он смутился, но всё же объяснил, что это означало «Роскошная Луиза», и Мэри была вынуждена признать, что это истинная правда.
Но теперь Мэри совсем не беспокоилась насчёт Понтера и Луизы. В конце концов, неандерталец любит её, Мэри, а не фигуристую франко-канадку, а большая грудь и чувственные губы у барастов, похоже, находятся не на первых местах в списке привлекательных женских черт.
В этот момент раздался стук в дверь. Мэри вскинула голову.
— Войдите, — сказала она.
Дверь распахнулась, открыв взгляду Джока Кригера — высокого и худого седовласого мужчину с причёской, которая всегда напоминала Мэри о Рональде Рейгане. И не только ей: тайным прозвищем Джока среди сотрудников, наподобие Луизиного «Эр-Эль», было «Гиппер»[5]. Мэри полагала, что каким-то прозвищем они наградили и её, но пока она ни разу его не слышала.
— Здравствуйте, Мэри, — сказал Джок глубоким хриплым голосом. — Есть минутка?
Мэри шумно выдохнула.
— И далеко не одна, — ответила она.
Джок кивнул.
— Как раз об этом я и хотел поговорить. — Он вошёл и уселся на стул. — Вы закончили работу, для которой я вас нанял: нашли метод, позволяющий безошибочно отличить неандертальца от любого из нас. — Так и было — и метод оказался до неприличия прост: у Homo sapiens двадцать три пары хромосом, тогда как у Homo neanderthalensis — двадцать четыре.
Мэри почувствовала, как учащается её пульс. Она знала, что эта работа мечты с её жирным окладом была слишком хороша, чтобы продлиться долго.
— Но, как вы знаете, я не могу вернуться в Йоркский университет — не в этом учебном году. Двое сезонных преподавателей, — один из которых — жуткий отвратительный монстр, — забрали мои курсы.
Джок вскинул руки.
— О, я вовсе не хочу, чтобы вы вернулись в университет. Но я и правда хотел бы, чтобы вы кое-куда съездили. Понтер скоро возвращается домой, не так ли?
Мэри кивнула.
— Сейчас он приехал для того, чтобы принять участие в каких-то встречах в ООН и, конечно, чтобы привезти Лонвеса сюда, в Рочестер.
— Так вот, почему бы вам не отправиться с ним, когда он будет возвращаться? Неандертальцы очень щедро делятся с нами своими знаниями о генетике и биотехнологиях, но ведь всегда есть, чему поучиться. Я бы хотел, чтобы вы остались в их мире подольше — скажем, на месяц, и попытались бы узнать как можно больше об их биотехнологиях.
Мэри ощутила, как её сердце возбуждённо забилось.
— С превеликим удовольствием.
— Очень хорошо. Не знаю, правда, как вы там устроились в плане проживания…
— Я жила у партнёрши партнёра Понтера.
— Партнёрши партнёра… — повторил Джок.
— Ага. Понтер состоит в союзе с мужчиной по имени Адекор — ну, с которым они вместе создали квантовый компьютер. Адекор одновременно состоит в союзе с женщиной по имени Лурт, химиком по специальности. И когда Двое порознь — то есть, когда неандертальские мужчины и женщины живут отдельно — я живу в доме Лурт.
— Ах, — сказал Джок, качнув головой. — А я-то считал, что в «Молодых и дерзких»[6] запутанные семейные отношения.
— О, это-то просто, — улыбнулась Мэри. — Джек Аббот был женат на Никки, урождённой Никки Рид. Это было после того, как она побывала замужем за Виктором Ньюманом — после первых двух раз, но до третьего. Но потом Джек женился на…
Джок замахал руками.
— Хорошо, хорошо!
— Так вот, как я сказала, Лурт, партнёрша партнёра Понтера — химик, а неандертальцы считают генетику отраслью химии — что, если подумать, так и есть. Она сможет свести меня с нужными людьми.
— Отлично. Так что если вы желаете снова побывать на той стороне, то нам пригодилась бы информация, которую вы соберёте.
— Желаю ли я? — сказала Мэри, пытаясь совладать с возбуждением. — Католик ли Папа?
— Был в последний раз, когда я проверял, — ответил Джок, сдержанно улыбнувшись.
И, как вы увидите, сегодня я буду говорить только о нашем будущем — о будущем Homo sapiens. И не только потому, что моя речь — это речь американского президента. Нет, дело не только в этом. Дело в том, что в данном случае наше будущее никак не связано с будущим неандертальцев.
Корнелиус Раскин боялся, что эти ненатурально реалистичные кошмары никогда не прекратятся: проклятый троглодит бросается на него, бросает на пол, увечит. Каждое утро он просыпался весь в поту.
Бо́льшую часть того дня, когда Корнелиус сделал ужасное открытие, он провёл, свернувшись в постели в болезненный клубок и обхватив себя руками. Несколько раз начинал звонить телефон — по крайней мере однажды это наверняка звонил кто-то из университета, чтобы поинтересоваться, где он, чёрт возьми, шляется. Но он в тот момент был совершенно не в состоянии ни с кем разговаривать.
В тот же день вечером он позвонил на факультет генетики и оставил сообщение на голосовой почте Кейсер Ремтуллы. Он всегда ненавидел эту женщину, и ненавидел её ещё больше сейчас, когда с ним сотворили такое. Но он сумел совладать с голосом и сказал, что заболел и несколько дней не сможет выйти на работу.
Корнелиус внимательно следил, не появится ли в моче кровь. Каждое утро он тщательно прощупывал шрам на предмет протечек, регулярно измерял температуру, чтобы убедиться, что его не лихорадит. Его часто бросало в пот, но температуры и правда не было.
Он всё ещё не мог по-настоящему поверить — не мог осознать случившееся. Немного болело — но боль уменьшалась с каждым днём, и кодеиновые таблетки хорошо помогали: слава Богу, их в Канаде отпускают без рецепта. Он всегда держал в доме запас, и поначалу принимал их по пять штук за раз, но потом вернулся к одинарной или максимум двойной дозе.
Впрочем, помимо приёма болеутоляющего Корнелиус совершенно не знал, что делать. Он определённо не мог обратиться к своему врачу — да и к любому другому врачу тоже. От врача его увечье никак не скрыть — и кто-нибудь обязательно разболтает. А Понтер Боддет был прав — на такой риск Корнелиус пойти не мог.
Наконец, ему удалось собрать достаточно сил, чтобы доползти до компьютера. У него был старенький Пентиум-90 никому не известного производителя, купленный ещё в аспирантуре. Для набора текстов и чтения почты машина вполне годилась, но лазать по интернету он предпочитал с работы: у Йоркского университета были широкие выделенные каналы, тогда как дома он мог себе позволить лишь медленный диалап от местного провайдера. Но ответы ему были нужны прямо сейчас, так что приходилось терпеть безумно медленную загрузку страниц.
Это заняло двадцать минут, но в конце концов он нашёл, что искал. Понтер вернулся на эту Землю с надетым на нём медицинским поясом, среди инструментов которого был каутеризирующий лазерный скальпель. С помощью этого прибора спасли жизнь самому Понтеру, когда его подстрелили возле здания ООН. Наверняка точно так же…
