— Слышь, папаша, приструни чадо… — притворно сердито буркнул я Мусию. — Совсем распоясалась зверюга…
Сибиряк даже ухом не повёл, а огненно-рыжий, пушистый зверёк, так же неожиданно угомонился, присел на задние лапки и умильно наклонив головку, просительно уставился на меня.
Я невольно улыбнулся и хлопнул ладошкой по коленке.
Муна одним прыжком запрыгнула, быстро отвоевала у Мусия место и тоже скрутилась в комочек.
— Охо-хо… — вздохнул я и запустил уже обе руки в шёрстку питомцев.
Мамаша Муны оказалась весьма скверной матерью, очень быстро бросила дитя и скрылась в неведомом направлении. Мусий тоже не отличался выдающимися отцовскими качествами, так что воспитывать эту рыжую бестию пришлось лично мне.
Как у сибиряка и самой настоящей канадской рыси получилось потомство, я даже не представляю — но котёнок, по своему внешнему виду — практически ничего от папаши не взял и выглядел почти точь-в-точь, как настоящая рысь — разве что мастью немного пошёл в отца.
Назвал ее Муной, в честь… единственного человека в моей жизни, к которому у меня… у меня… в сердце теплились чувства.
Но на этом, пожалуй, про индеанку закончу. До сих пор слишком больно.
Никаких особых хлопот рысёнок не доставляет — зверюшка растёт на диво смышлёной и самостоятельной. А ещё хитрющей, как три лисы вместе взятых, свирепой как пума, взбалмошной, лихой, шаловливой… словом, эпитеты можно продолжать до бесконечности. Но это дело такое, дети, цветы жизни, сплошная радость, что с них возьмешь.
Дети…
Без деток лично у меня тоже не обошлось.
Да-да, Док Вайт стал счастливым папашей.
Пруденс родила мне дочь — Екатерину, Бель сына — Питера.
По годику уже малышам, растут не по дням, а по часам. Кэт — уже топает, а Пит — в первый раз назвал меня папой. Из мисс Меллори и мисс Морган получились великолепные матери. Я тоже стараюсь не отставать по мере сил, правда у меня с Пру и Бель очень сложные отношения. Но об этом позже…
Со стороны операционной опять послышались грозные вопли, видимо полковник снова пришёл в себя.
— Брысь… — я согнал с себя кошаков и встал.
— Какого чёрта!!! — ревел полковник. — Какая больница? А кто за вас, гражданских засранцев с индейцами воевать будет!
— В чём дело полковник?
— А-а-а, это ты, никчёмный докторишка? — Пимпс уставился на меня дурным взглядом и обличающе ткнул пальцем в Тернера и Берковича. — Они хотят меня оставить в больнице! Меня, полковника Джастина Пимпса! В больнице!
— Они правы, — спокойно подтвердил я. — Как минимум неделю вам необходим тщательный уход и ежедневные перевязки. В противном случае всё закончится очень плохо.
— П-фе… — презрительно фыркнул полковник. — Уже через пару дней буду в седле! А с перевязками справится и мой денщик! Эка невидаль — эта заострённая палочка. При Геттигсберге мне засадило картечью и ничего…
— Как угодно… — я флегматично пожал плечами. — Вы свободны, полковник. Я снимаю с себя всю ответственность.
— То-то же! — Пимпс самодовольно усмехнулся и сделал попытку встать.
Но, очень ожидаемо, опять заорал дурниной и очень быстро угомонился.
— Док… — в тоне полковника сильно поубавилось наглости. — Док, скажите, когда я смогу сесть в седло?..
— Через месяц, не раньше. Но прогуливаться сможете уже через неделю — это я обещаю.
— Ра-а-ар!!! — бессильно потрясая кулачками зарычал полковник. — Ладно, док, но, чёрт побери, в больнице я не останусь! Ещё чего не хватало.
— Вы можете остановиться в гостинице у Артура Кросби, а на перевязки к нам вас будут привозить.
— Виски в этом чёртовом городе есть? — жалобно поинтересовался Пимпс.
— Сколько угодно, полковник. Сколько угодно, лучшего виски по эту сторону Скалистых гор. Бордели тоже присутствуют в ассортименте. Вы не пожалеете, что остались. В любом случае, перевозить вас на дальние расстояния пока совершенно невозможно.
— Чёрт с вами, зовите моих солдат, пусть несут в гостиницу… — сдался полковник.
— Не сейчас — час или два придётся провести у нас. Это не обсуждается, полковник. В палату! — Я подал знак Тернеру и Берковичу и снова вернулся в кабинет.
На сегодня всё, а значит халат долой. Вместо него сюртук, а на пояс кобуру с верным «Смит-Вессоном» русской модели. С момента попадания у меня образовался внушительный арсенал из револьверов разных моделей, но «Смиту» я не изменяю. Хотя скоро придётся его менять на такой же — усиленная тренировочная пальба не способствует долговечности нынешнего оружия.
Так… поправить галстук, навести лоск на сапоги и шляпу на башку. Ага… поправить ленточку на тулье. Вот и всё, Док Вайт принял свой обычный вид.
Глянув в зеркало, я поморщился, как всегда при виде своей физиономии, и двинулся на выход в сопровождении почетного эскорта из Мусия и Муны.
И в коридоре наткнулся на монашку.
— Сестра, вы домой?
— Домой… — сербка сильно покраснела, опустила голову и застенчиво прошептала. — Говорить с тобой хочу, больше не с кем, на душе тяжело…
Я молча развернулся и вернулся в кабинет, после чего налил виски в стопку и вручил её монашке.
— Слушаю, сестра Каранфила. Что у вас случилось?
— Лоше дело, лекар Бен, плохо… — мешая русские слова с сербскими, подавлено ответила монахиня, залпом выпила и неожиданно горько завыла. — У-у-у, прекршио завет, нарушила курва, Нема ми опроштай, нема…
— Н-да… — я силой выдрал из её руки стопку и снова наполнил её. — Пейте и говорите, нельзя держать в себе такое.
— Не можно… — согласилась Каранфила и также лихо отправила в себя очередную порцию.
— Так что случилось?
— Срамно ме… — монахиня потупилась.
— Я в первую очередь доктор — так что мне можно. Говорите.
— Дала… — тихо призналась монахиня. — Дала тому германскому пичкарю [3]…
— Что дала? Кому дала? — я сразу не понял, о чём ведёт речь сербка, но потом, когда, наконец, дошло, едва не расхохотался.
Ну ничего себе! Уговорил всё-таки грёбаный дойч. Да уж… с одной стороны это как бы и хорошо, я давно замечал, что аптекарь и сербка друг к другу явно неравнодушны, а с другой… всё-таки монашеского звания девка, может и руки на себя наложить. Из меня психолог, как из полковника Пимпса церковный звонарь. И вообще, хрен его знает, что им за такое положено. Нет, это не Дикий Запад, а цирк какой-то, столько забавного и комического, как здесь, со мной за всю жизнь не случалось.
Бутылка уменьшилась ещё на одну порцию, а потом ещё на одну — уже для меня. В самом деле, здесь без горячительного не разберёшься.
— Как это случилось? Он тебя заставил?
— Нет, не силил, не заставлял! — категорически возразила монахиня. — Я сама дала… — она посмотрела на низ своего живота и призналась трагическим тоном. — Слаба на пичку [4] я — день и ночь покоя нет. Молилась, уязвляла себе постом и вервием — ништа не помаже. Курва [5] и есть. Пути мне курац! [6] Пропала душа!
— И как это случилось? — машинально поинтересовался я.
— Лепо случилось! — мечтательно закатив глаза, призналась монахиня. — Сначала готовил мне вкусный еда, пить с ним немного, потом он стихи читать, потом целовать меня сюда… — она ткнула пальцем себя в низ живота, — потом я ему сосай, а он заходить с этой сторона… — Каранфила привстала, слегка наклонилась и пришлёпнула себя по обширной заднице. — Лепо было…
Она вдруг опять покраснела, закрыла себе лицо ладонями и снова завыла.
Бутылка опустела в мгновение ока, ничего лучшего алкогольной терапии я придумать не смог.
Впрочем, она своё дело сделала — Каранфила слегка успокоилась.
— Сниму постриг! — решительно заявила она. — Кривить душой не приучена. А вину пред Господом — отмолю! Обет дам — никому не давать боле!
— Тише, тише с обетами!!! — я быстро остановил разбушевавшуюся монашку. — Не давать — это лишнее. Достаточно обойтись не очень строгой диетой. Тьфу ты, постом, конечно. А с пичкарем Тиммермансом я поговорю, не переживай.
