табуретка, — все люди на одно лицо!»
Сразу пересечем пустынный плац и спустимся по закопченным ступеням в полуподвал 15-го инвалидного отряда. Только осторожно. Колония располагается в бывшем Кенигсбергском монастыре, в этом подвале был когда-то монастырский погреб, водосборные и отстойные трубы не менялись с 17-го века, так что в отряде нынче небольшое наводнение.
Профессор спустился по тронутым временем каменным ступеням мрачного здания и остановился в недоумении. Под ногами, покрывая часть лестницы, весело плескалась темная жидкость. В жидкости мелькали какие-то продолговатые, проворные существа. Приглядевшись, Профессор узнал обыкновенных крыс, которые бойко плавали брассом по своим крысиным делам. Прямо от затопленных ступеней начиналась временная переправа. На табуретки были положены скользкие доски, чуть выступавшие над темным разливом. Пахло от этой жидкости в точности так, как пахнет из выгребных ям. В этом не было ничего удивительного — канализация в этом районе не обновлялась с семнадцатого века и в период дождей заливала болотистый район колонии, а в первую очередь, естественно, полуподвал инвалидного отряда № 15.
Раздумья Профессора прервало появление на шатких мостках фигуры высокого офицера в звании капитана. Ловко балансируя на досках, капитан сказал приветливо:
— Вы новый осужденный? Мне звонили о вашем прибытии. Я ваш начальник отряда, моя фамилия Свентицкий. Проходите, не робейте. У меня даже одноногие тут смело ходят.
Не вполне поняв репризу про одноногих, Профессор отнес ее в область черного юмора странного офицера и робко ступил на шаткие мостки. Табуретки кряхтели, покачивались, но выдерживали немалый вес нового обиталища бывшего преступника. Пройдя под сводчатыми потолками, Овчаренко в облике Профессора с изумлением заметил одноногого человека, который бойко прыгал по параллельной навесной дороге в глубину барака. Одним костылем он упирался, а вторым помахивал над головой для равновесия. Профессор посмотрел на плотную спину идущего впереди капитана с уважением. Зря он отнес его реалии к юмористическим абстракциям. Начальник отряда был, видимо, четким прагматиком, смотрел на жизнь трезво.
Они дошли по понтонному мосту до кабинета капитана и дружно взгромоздились на канцелярский стол.
— Рассказывайте, — с прежней приветливостью начал беседу офицер, — какая у вас профессия, где бы вы хотели работать, в каком классе учитесь?
— А что, — осторожно спросил милиционер под прикрытием, — у вас широкий выбор рабочих мест?
— Что вы! — радушно удивился капитан. — У нас же отряд инвалидный. Кто работает — тот только сетки вяжет, такие авоськи, видели в магазинах овощных. Очень хорошие сетки вяжут. А другой работы нет, откуда.
— А можно вообще не работать? — осторожно спросил Профессор.
— Почему нельзя — можно, конечно. Но скучно же. Да и на отоварку деньги ведь нужны, правда?
Свентицкий смотрел на Профессора чистыми и ясными глазами.
— Можно узнать ваше имя-отчество? — спросил Овчаренко. Он просто не мог больше обращаться к этому приятному человеку официально — «гражданин начальник отряда».
— Конечно, — радостно ответил Свентицкий. — Меня зовут Олег Павлович. Можете ко мне в частной беседе так и обращаться.
— Спасибо, Олег Павлович. Вы, должен заметить, очень милый и приятный человек.
— Взаимно, — расцвел капитан. — Я буду рад, если мы подружимся. У меня как раз есть вакансия председателя КМС, это мы так называем культурно-массовую секцию. Выпуск стенгазеты, сотрудничество с клубом. Очень нужная секция, многие осужденные с удовольствием туда записываются.
Профессор помрачнел. Он имел твердые предубеждение против «козлов», в каких бы секциях они ни маскировались. Но в «козлиной» иерархии он, признаться, не разбирался. На северных зонах, где он в первой жизни тянул срока, ментовских прихвостней было так мало, что их даже не выводили в рабочую зону, боясь расправы над необходимыми для отчетности добровольными помощниками лагерного руководства. Профессор еще не знал, что попал в «сучью» зону, в которую ни один уважающий себя авторитет не поднимется, предпочитая гнить в ШИЗО. Он еще выйдет из барака и протрет изумленные глаза, узрев на каждом третьем зэке повязку или иную нарукавную эмблему, свидетельствующую о принадлежности этого зэка к многокрасочному племени сук. Но в данный момент сыщик под прикрытием подумал только о том, как бы не обидеть приветливого начальника и потому сказал сдержанно:
— Я, знаете ли, подумаю…
— Конечно, конечно, — фамильярно потрепал его по плечу Олег Павлович. — Как же иначе, на новом-то месте. Осмотритесь, обвыкните, а потом — сразу ко мне, в КМС.
Несколько смущенный таким обращением, Профессор вспомнил, весьма кстати, приемы своего прежнего «Я» и автоматически спросил:
— Вы учитесь, Олег Павлович?
— Да, на юрфаке, заочно.
— Может, дадите мне какую-нибудь работу, у вас же времени нет все эти контрольные и курсовые писать?
— Я подумаю, — ответил капитан, удивленный предложением. Он читал дело поступившего в его отряд мошенника. И не вполне понимал, как Профессор профессиональный аферист может помочь ему в написании контрольных работ для третьего курса юридического факультета. Но тем не менее, ему было приятно. Эти письменные задания отнимали у него все свободное от службы время, он с удовольствием спихнул бы их на какого-нибудь головастого зэка. Только не попадали в его инвалидный отряд головастые. И все же ему было приятно услышать предложение о помощи. И сам разговор с опасным бандитом, который вел себя столь вежливо, был Олегу Павловичу приятен. Он приписывал своему воспитательскому опыту уважительное обращение отпетого вора.
Дважды живущий облизывался, предвкушая обильные гонорары. Он не сомневался, что, имея учебники, сможет скомпилировать курсовую по любому гуманитарному предмету. Они с капитаном явно не понимали друг друга. Но, когда начальник отряда спросил: «намерен ли гражданин осужденный продолжать учебу в седьмом классе?» — Профессор заподозрил подвох и попытался торопливо исправить выдуманное прошлое.
— Вы не сомневайтесь, — заспешил он, — по научному коммунизму или там по уголовному праву за один вечер напишу. Были бы учебники, такую компиляцию сотворю — комар носа не подточит. Мы в студенчестве всегда подрабатывали у заочников. Помню, писал одному с четвертого курса по структурной лингвистике, так я в этом предмете вообще был меньше, чем дилетант, а сочинил на твердую четверку.
Свентицкий внимательно слушал зека и не верил ни одному его слову. Свентицкий вообще никогда и никому ни в чем не верил. Он уже с детства знал, что белорусов всегда обманывают, поэтому взял себе за правило — не верить. И не верил. Но его все равно обманывали. Он даже подумывал сменить в паспорте национальность на еврея, только не знал — как быть с различными анкетами, где указывается прежняя национальность. Могло же получиться разночтение, неприятности могли произойти.
— Отгадайте загадку, — сказал Свентицкий. — Мы ходим ночью, ходим днем. Но никуда мы не уйдем.
— Часы, наверное.
— А вот и нет. Это часовые на
