плохо ел?
— У нас порода такая, — Мишка обиженно шмыгнул носом.
Ишь ты, обиделся. На самом деле деревенские дети рано взрослеют. А в прежние времена в тринадцать лет могли уже и обженить. Так что, нечему тут удивляться.
Достаю из кармана мешочек, где лежат переданные мне Кешей накопители. Я в них ни черта не понимаю, но Кеша завернул каждый кристал в отдельную бумажку и подписал.
— Вот этот должен подойти.
На пару с Мишкей мы загнали накопитель на место.
— Ну что, Мишка, теперь заведется, как думаешь?
— Не заведется, — категорично ответил Мишка, — У его в баке горючки нет… ты не переживай, барин. В тракторе есть горючка. И трубка есть. Только перелить не во что.
— А ты сгоняй в дом. Остатки кваса вылей из бутылки, будет во что перелить.
Мишка метнулся на выход, но в проеме налетел на хмурого сильно заросшего помятого мужичка.
— Борька, — не разобравшись, крикнул мужик внутрь гаража, — Похмел есть у тебя?
— Нету, — отвечаю, — Только я не Борька.
— Папка, он наш барин новый.
— Ах, барин, — мужик тяжко и протяжно вздохнул как недоенная корова.
— Ты вот что, Мишка, — напутствую мальчугана, — Квас из бутылки не выливай. Сюда тащи. Твоему папке пойдет вместо опохмела.
— Значит, ты кузнец? — спрашиваю мужика, после того, как Мишка выбежал из гаража.
— Он самый.
— А как звать тебя, кузнец?
— Мишка Окунь.
— Х-хэ, ты что же, кузнец? Разве так можно? Сам ты Мишка Окунь и сына назвал так же? Должно же быть у кузнеца хоть какое-то воображение.
— Не серчай, барин. Так уж у нас в роду заведено.
— Ну, если в роду…
Мишка припер бутыль и Мишка-старший ее опорожнил. Наладили перелив. Горючка пошла бодро наполнять бутылку.
— Полная уже, барин. Мимо же польет…
— Так трубку пережимай, а я вылью пока…
За что я люблю русского мужика. С какого бы похмела он не страдал, когда перед его носом идет дело, спокойно сидеть тот не может и начинает втягиваться. Окунь тоже не смог. Уже через пару минут мы работали втроем. Когда залили в бак авто под десяток литров, Окунь полез под капот.
— Подкачать надо, а то все трубки сухие.
Наконец, машину удалось завести. Окунь как-то подкрутил обороты. Двигатель не то, что бы заурчал, но машина хотя бы перестала реветь по-медвежьи.
— Это где ты, кузнец, научился с техникой обходиться?
— Борьке помогал. Борька у нас тракторер.
— Понятно. А с трактором что? Сможем завести?
— Нет. Там надо кольца менять. А трактор германский. И кольца нужны германские. Один барин до вас пытался выписать, только ему отказали. Он тогда плюнул и уехал.
— А почему отказали? Кто отказал?
— Германцы и отказали. Сказали мол, мы вашу страну знать не знаем. Поставлять больше ничего не будем.
Понятно. Россия как всегда под санкциями.
— Ну что, Окунек, хочешь прокатиться?
— Еще спрашиваешь, барин. До тебя никто меня в машину не пускал, — он сразу влез на сиденье.
— А ты, кузнец, тоже с нами поедешь?
— Не, я пойду Борьку растолкаю.
— Ну, как скажешь, — вывожу машину из гаража и поддаю газку.
— Зря ты его отпустил к дядь Боре, барин, — Окунек тяжко вздохнул.
— Что, напьются опять?
— Напьются.
Я вывел машину на деревенскую улицу.
— А скажи мне, Окунек, — припоминаю выдержку из земельной документации, — Благодаря сезонным подъемам воды в реке Шуршанке вокруг Лучково образуются обширные заливные луга, имеющие превосходные показатели для земледелия. Где у вас такие луга?
— Езжай вон туда, барин, я покажу.
Приезжаем на берег реки. Берег на самом деле очень низкий и пологий. Я так себе спец в вопросах мелиорации, но весенний паводок и впрямь должен затапливать обширную территорию. Только я не наблюдаю возделанных полей. Совсем не наблюдаю.
— А что, урожай уже весь сняли?
— Нет, что ты, барин, страда еще долго будет.
— М-дэ… и что вы тут выращиваете? Бурьян?
— Смешной ты, барин. Здесь завсегда лук ростили. Потому и деревня наша Лучково.
— Почему именно лук?
— Наш лук особенный. Самый лучший. Его даже инператору отвозят.
— Где тогда этот лук?
Я вижу сильно обмелевшую речку. Вижу баб, стирающих белье. Детей, резвящихся у воды. Также вижу камыши, осоку и прочую болотную растительнось. Но я не вижу ни одной луковой стрелки.
— Папка говорил, раньше аж вон до той сопки все луком засаживали.
— А почему перестали?
— Река обмелела, стали только до вон той кочки садить.
— Окунек, не беси меня. Где ты видишь хоть одну луковку?
— Так трактор сломался.
Останавливаю машину. Выхожу. Прохаживаюсь вдоль берега. Очень похоже, что земля вполне пригодная. А у них… блин… трактор сломался. Эх, Рассея. Велика и богата, а порядка в ней нету. Окунек тоже вылез из машины и подошел ко мне.
— Ну ладно, Окунек. Трактор сломался. Ты может этого не застал или маленький был. Но трактору этому лет семь от силы, а раньше как лук садили?
— Почему это не застал, — вскинулся Окунек, — Очень даже застал. Раньше все на конях делали… ну, то есть до трактора.
— А после трактора? Может пора снова на конях?
— Так коней-то у нас теперь нет. Степняки всех коней отбирают. Наши перестали даже жеребят заводить.
— Ах вот оно что… степняки.
Это просто какой-то замкнутый круг. То Мышкин мне макры не продавал. Теперь крестьянам не дают в поле работать. Коней отбирают. Поршневые кольца не поставляют. Начинаю понимать, почему отсюда бегут все управленцы.
— А если на быках попробовать?
— Барин, ты видал в нашей деревне хоть одного быка? Нету ни быков, ни коров. Степняки все забирают.
— Ну хоть трактор они не заберут?
— Смешной ты, барин. Зачем степнякам трактор?
А в следующий миг мой радар маякнул красной точкой. Где это? В камышах что-ли? Но я вижу только мелкую девчонку лет пяти, забравшуюся в камыши. И мгновенно понимаю, что радар указал не на девчонку. Выхватываю из кармана перо и бегу к камышам с криком:
— Ребенка! Ребенка из камышей уберите!
Поздно: «теневая тварь 2 уровня» — размером с небольшую собаку, но зубы как у крокодила. Цапает ребенка за ногу и тащит
