class="p1">— На объект проник один. Одарённые сейчас занимаются с пленными работниками, ищут сообщников.
— Много аборигенов выжило? — удивился командующий.
— Потери среди них не учитывались, но на первый взгляд не столь велики. Я могу распорядиться уточнить.
— Не надо, но поручи… — не успел закончить фразу командующий, как рёв боевой тревоги оглушил пространство.
Оба офицера на мгновение замерли. Боевая тревога на флагмане сил вторжения звучала единожды, когда массивный корабль входил в атмосферу планеты. Даже во время воздушных атак аборигенов тревога на всём корабле не поднималась, только дежурные группы сил противодействия получали сигнал к вылету или занятию постов боевого охранения. Но сейчас сигнал боевой тревоги звучал по всему кораблю.
Главнокомандующий кинулся в соседнюю каюту, где находился пост внешнего наблюдения, за ним проследовал и ашш Иссааш.
— Доклад! — войдя, произнёс командующий.
— Верховный Представитель, атака извне не фиксируется! — судорожно доложил дежурный офицер, продолжая лихорадочно всматриваться в экран управления и контроля.
— Может ошибка или ложная тревога? — робко предположил ашш Иссааш.
— Ошибка, ложная тревога⁈ — недовольно поморщился командующий. После его назначения Верховным Представителем отношение к нему высших офицеров изменилось. Все так же исполняли приказы, отчитывались о выполненных мероприятиях, но поднявшись на одну ступень в иерархии, достигнув той высоты, что недостижима для любого истинно живого, он словно вожак бежал впереди стаи и не было никого, кто бы помог, подсказал или подстраховал в трудную минуту. От него ждали решений, приказов и… побед. Но инициатива на местах постепенно сходила на нет. В последнее время ему приходилось ставить приказ настолько подробно, вникая в частности и мелкие детали, что на подготовку он тратил слишком много времени. — Немедленно разберись!
Не успел он отдать приказ, как в каюту вбежал помощник.
— Мой генерал!
— Что? Кто нас атакует, почему поднята тревога по всему кораблю? — набросился на помощника главнокомандующий.
— Мой генерал, на корабле захвачен посторонний! Предположительно — хоск!
* * *
— С-щуки! — прохрипел сквозь зубы, пока, повинуясь преданному горизонтальному ускорению, летел в темноту. Гулкий удар от соприкосновения с холодным металлическим полом, и я едва не теряю сознание. Сколько времени, какой день меня допрашивают, применяя изуверские методы, я просто на просто сбился со счёта, часто выпадая из реальности. Но каждый раз спасительное беспамятство, где отсутствует боль, отступало, повинуясь изощрённой воле мучителей.
Ведь правду говорят, что тесен Мир. Надо же было такому случиться, встретить единственного врага, который знает тебя в лицо в узком коридоре и ладно бы один на один, но нет, меня под конвоем куда-то вели. И как только анторс, выпучив глаза, отшатнулся от меня, крича, что-то нечленораздельное, я потерял сознание, не успев и шагу ступить или что-либо предпринять. Очнулся в пустой комнате с ребристыми стенами. Тусклый свет с потолка и абсолютная тишина. Я слышал, как по венам течёт кровь. Не говоря о том, как учащённо бьётся собственное сердце. Звук ударов природного насоса раздавался в ушах, нагнетая панику. Каждый удар сердца, каждое движение своих чресл я слышал. Слышал, как натягиваются мышцы, слышал, как изгибается сустав, а ведь только хотел пошевелить пальцем. И этот непривычный для человека шум, что в обыденности не замечаешь из-за окружающего фона внешнего мира, давил на психику так, что сознание провалилось в спасительное забытьё.
Пришёл в себя от русской речи. Кто-то с непривычным акцентом говорил.
— Кто ты? Имя, звание! Как здесь появился⁈ Отвечай! Или вновь окажешься в… непонятно. Ты меня слышишь? Понимаешь? Говори… непонятно!
Едва успел открыть глаза, как получил сильный удар в лицо. Голова откинулась назад, и я был бы рад потерять вновь сознание, а лучше умереть, но беспамятство не наступало. Удары наносились грамотно, не калеча, но причиняя максимальную боль. То удар по печени, то удар по почкам, потом вновь по лицу. Я уже мысленно взмолился, прося скорой смерти, но удары прекратились. Послышался шум, и через мгновение боль ушла, а сознание прояснилось. Я открыл глаза и увидел, как кто-то отцепляет от левого предплечья небольшой прибор.
«Обезболивающее ввели, черти», — понял, окинув взглядом комнату. Я вновь привязан, сижу на стуле, но комната другая. Большая, светлая. Стены ровные с металлическим блеском. «Я всё ещё на корабле», — ухмыльнулся своей мысли. А куда б меня отвезли, если, кроме космических кораблей, что с непонятной закономерностью, распределены на континентах у анторсов ничего нет. Пока ничего нет. Прислушался к разговору. Беседовали трое. Один, видимо, старший, задавал короткие вопросы и получал ответ. Говоривших я не видел, так как сидел привязанный в центре комнаты лицом к стене, а не к входной двери. Из доносящегося разговора я совершенно ничего не понимал, но и так ясно, что говорили обо мне. Осторожно попробовал освободиться, но меня связали крепко, даже не связали, а когда опустил глаза вниз, понял, что мои руки и ноги прикованы. А туловище, на уровне груди опутывает широкий пояс.
Я не ошибся, через непродолжительное время в поле моего зрения оказались трое. Один из них заговорил. И этот голос я уже слышал. Но он говорил на каком-то непонятном мне языке. Я только и смог, что покачал головой. Говорить или отвечать совсем не хотелось. Надеялся, что своим молчанием выведу из себя надзирателей и получу долгожданную награду — смерть. В моей ситуации именно смерть была наградой. Бежать при таком присмотре, после перенесённых ран я всё равно не смогу. Да, сейчас действует обезболивающее, но как только оно потеряет свои свойства, меня вновь накроет болью от сломанных рёбер, отбитых почек и печени. Я чувствовал, как левый глаз начинает заплывать кровоподтёком, но вместо тянущей боли я чувствовал холодок.
— Кто ты? Имя, звание! — прозвучал вопрос, но теперь на русском. — Ты меня понимаешь?
Не удержался, и растянув на лице улыбку, едва заметно кивнул. Анторсы обменялись длинными фразами. Я ничего не понимал. Они говорили слишком быстро. Но как только двое важных истинно живых ушли, для меня начался ад. То комната, от абсолютной тишины которой медленно сходишь с ума, то другая комната, но не менее ужасная, где вместо привычных методов физического давления меня то обкалывали какими-то препаратами, что от боли у меня крошились зубы, а волосы сами выпадали, оседая большими локонами на плечах, то погружали в, возможно, наркотический транс, где нет ни боли, ни страха, только ощущение всемерного счастья и благодати. Такое непредсказуемое чередование изощрённых способов пыток любого сведут с ума. И я был на грани. Сначала пытался считать, сколько раз побывал в комнате абсолютной тишины, сколько раз проваливался в беспамятство, сколько раз ощущал безграничное счастье, но все попытки вспомнить
