прапорщик, — чисто автоматически ответил я.
Васин оторвался от рассматривания прикреплённой к личному делу записки и, слегка сощурившись, посмотрел на меня. Хмыкнул.
— Следуйте за мной, учащийся Петров.
Здание новых казарм как брат-близнец копировало курсантские, и внутри всё оказалось привычно. Напротив входа — тумбочка с прилагающимся к ней дневальным. Направо, под арку — каптёрка, сушилка, туалет и прочие мыльно-рыльные, в торце правого аппендикса — зарешёченная оружейка. Налево — класс, комнаты оферов* и четыре обширных спальных кубрика — на четыре отделения. Разделена вся левая часть была то ли очень широким коридором, то ли длинным узким холлом — кому как нравится, так и называйте. Курсанты обычно именовали сие место, используемое для всяческих построений взлёткой**.
*офицеров
**авиаторы же
И вот на этой взлётке как раз разворачивалось эпическое действо под названием «утренний осмотр». Вообще, я вам скажу, в армии многие действа эпические. На очень серьёзных щах. И это, наверное, правильно. Во всяком случае везде, где жёсткую дисциплину заменили на рассуждения о равенстве, армия неизбежно превратилась в фикцию.
Впрочем, рассуждения о равенстве здесь тоже присутствовали. Не фигурально выражаясь, а прямо здесь — в данный конкретный момент.
— … и вы, товарищ учащийся, должны понимать, что правила одинаковыдля всех! — я с удивлением узнал знакомые модуляции голоса майора Гробовченко! Представляю, как он рад, что его к детям сослали! — Злостные нарушители дисциплины в части опозданий на утренний осмотр, ненадлежащего внешнего вида и прочих, порочащих честь курсанта… э-э-э, учащегося!.. пунктов, будут лишены еженедельного увольнения. ВСЕМ ЯСНО⁈
Хор подростковых голосов почти дружно откликнулся:
— Так точно, тащ капитан!
А-а, значит, Гробовченко пока капитан.
Мы вырулили на взлётку и оказались перед двумя шеренгами парней в песчанке. Гробовченко, невысокий, очень плотный, чуть не квадратный мужик (чуть более худой и чуть менее лысоватый, чем я его помнил) выжидающе уставился на прапора. Тот козырнул:
— Тащ капитан, новый учащийся, Петров.
Гробовченко коротко кивнул и обернулся к роте:
— Та-ащи учащиеся! Представляю вам вашего нового товарища: Владимир Петров. Петров — встать в строй!
Для меня немного диковато было находиться среди всей этой военизированной толпы в спортивной форме и кедах. Чудовищно неуместно. Я занял последнее место — чувствую, тут я пожизненно и буду стоять. Парни, провожающие меня кто любопытными, кто равнодушными, а кто и придирчивыми взглядами, сплошь были рослые. Им-то реально было по четырнадцать! Стоящие первыми номерами были выше меня не меньше, чем на голову. Я в этой толпе буду самым мелким. Мда, такого со мной ещё не было.
Гробовченко ещё прошёлся по дисциплине и ответственности и рявкнул:
— Первая шеренга, два шага вперед, ШАГОМ МАРШ! Первая шеренга, КРУ-ГОМ! Вольно. К утреннему осмотру приступить!
Да, поначалу командный голос аж в ушах звенит. Не потому что офицеры орут. Это специальная мето́да такая — низкий, очень громкий звук, резонирующий и наполняющий всё помещение — иначе только глотку надсаживать будешь без толку.
Несколько человек, которых я для себя определил как замков* и комодов*, пошли вдоль строя, проверяя всякое — и состояние обмундирования, и подшиву**, и чистоту сапог, а особо въедливые — уши-шею. Важно раздавали указания: кому и какие недостатки устранить. Я удостоился пренебрежительного взгляда и требования показать руки. Предъявил.
*Комод — на курсантском сленге —
командир отделения.
Замок — заместитель
командира взвода.
**Подшива — подшитые
белые подворотнички.
По ходу расспрашивали, не нуждается ли кто в мед помощи. Болящих не нашлось.
Прохаживающийся вдоль строя Гробовченко снова рявкнул:
— Утренний осмотр — ЗАКОНЧИТЬ! СТАНОВИСЬ!.. Рота, СМИР-НО! ПЕРВАЯ ШЕРЕНГА, ДВА ШАГА ВПЕРЕД, ШАГОМ МАРШ! КРУГОМ! РАВНЯЙСЬ! СМИРНО! О РЕЗУЛЬТАТАХ УТРЕННЕГО ОСМОТРА ДОЛОЖИТЬ! ВОЛЬНО!
Бляха муха, как же я отвык от этого специфического общения…
Комоды пошли докладывать о результатах осмотра. Дежурный почём зря простоял с книгой записи больных — страждущих медицины, как я упоминал, не обнаружилось.
Гробовченко со свирепым лицом расписался в книге записи больных и скомандовал:
— Стать в строй! Вольно. РОТА, НАПРА-ВО, НА ВЫХОД ШАГОМ МАРШ!
Сумку прапор велел оставить в располаге* и идти на завтрак во всеми, хозяйственные вопросы потом.
*то есть, в расположении роты,
в казарме
Дальше начался полный паноптикум, подобного которому в бытность курсантом мне не доводилось наблюдать никогда. Тихо офигевая, я предположил про себя, что оферы задумали этакий заговор, чтобы меньше возиться с толпой восторженных детишек. Ах, вы хотите армии? Получи́те концентрат по полной программе! Требовать — по максимуму! Прессовать — от души! Неженки отвалятся. С остальными можно будет работать.
В столовую мы пошли не просто строем, а исполняя ротную песню. Точнее, за неимением особенной ротной песни исполняли авиационную «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью!»*
* Авиамарш — советская песня,
автор музыки Ю. А. Хайт,
автор текста П. Д. Герман.
Песня впервые опубликована
весной 1923 года.
Но песня — это ещё куда ни шло, бывало такое, если прапорщик не в духе. Но с барабаном? Прапор следовал за нами с каменным лицом. По-моему, ржал про себя.
Столовая, чтоб вы понимали — это не будущее почти ресторанное питание. Пока всё было сурово. Длинные столы на шесть едоков, на каждом столе — котелки с кашей, из которых не очень умелые дневальные заканчивали раскладывать порции в толстые фаянсовые тарелки. Ложки прилагались алюминиевые. А ещё — щедрые пласты хлеба с палец толщиной и здоровенные, с два спичечных коробка, кубики масла. И сладкий чай.
— А этот чего в спортивке? — ревниво спросил один из дневальных дежурного.
— Новенький! — важно парировал тот.
Дальше всё тоже было по команде. По команде сели. По команде приступили к приёму пищи. По команде встали. И по команде пошли на учебные занятия.
— Петров, со мной! — велел прапор и развернулся в расположение роты.
БАРАХОЛЬНОЕ
Васин ткнул пальцем в мою кровать с тумбочкой во втором кубрике и повёл меня в каптёрку.
Барахлом я был отоварен от всей души. Форма хэбэшная, форма полушерстяная зимняя, форма парадная (с плечиками), архаичного вида нижнее бельё (да, то, с кальсонами) и вдобавок — максимально примитивный сидор на завязках, чтобы лишнее туда складывать. Ремень. Кепка ещё, типа афганки. Я летом практически такую же на Чукотке в магазине купил.
Из обуви на все случаи жизни полагались сапоги. Сразу скажу — ношенные. Когда курсантом служил, тоже так было. Во-первых, может быть, ты тут человек случайный и через пару недель разочаруешься — фигли тебе новые сапоги выдавать? А во-вторых, если уж тут всё
