Ознакомительная версия.
Ясно было, что немедленного штурма и битвы не будет – Вольдемар оценил силы встречающего его противника и решил не десантироваться. В ту минуту я подумал о том, что конунг хоть и порядочный фрукт, но далеко не сумасшедший. Дружина Ярополка, ожидавшая нас на берегу, была ничуть не малочисленна. На первый взгляд воинов там было даже больше, чем имелось на всех наших стругах, – Ярополк дорожил своей властью и подготовился к встрече с братом основательно.
Яростные вопли боевых дудок на берегу сделались громче – там явно чувствовали, что сумели напугать пришельцев. Киеву, как богатейшему центру, расположенному на важнейшем торговом пути, было не привыкать к отражению всяческих угроз. Князья киевские из поколения в поколение сами любили эту древнюю забаву – ежегодно садиться на быстрые ладьи и плыть куда подальше, грабить богатые города – Константинополь в первую очередь. Грабили булгарские города и мадьярские, но столица Византии была, конечно, вне конкуренции – грабить ее было интереснее всего. Так что киевский князь лучше многих других понимал грозящую ему отовсюду опасность и потому не только укреплял сам город, но и постоянно держал возле себя большую дружину.
Сейчас Ярополку показалось, что брат испугался его войска и потому отошел к противоположному берегу. В тот день я и сам так подумал…
Причалив, мы стали разгружаться. Как обычно, первым установили пестрый шатер князя Вольдемара, затем сгрузили припасы и развели костры. На сей раз готовилось пиршество, и потому со стругов согнали овец и баранов, которые предназначались на ужин воинству.
С противоположного берега, от киевских причалов за нами неотрывно смотрели оставленные Ярополком караульные.
Обеим сторонам было понятно, что ставки сделаны и решающая битва неминуема. Либо Вольдемар все-таки решится атаковать и высадится на городском берегу, либо у Ярополка не выдержат нервы и он нападет первым.
Мне оставалось лишь думать о том, к какой стороне окончательно примкнуть. Можно остаться в войске Вольдемара, благо тут мы с Любавой уже прижились и наше присутствие не вызывало никаких реакций. А можно было перебежать в Киев и остаться там.
Я спрашивал себя, как следует поступить, и не находил никакого внятного ответа. Мне не нравится Вольдемар? Да, он сам и порядки в его войске мне не нравятся. Но откуда я знаю, что представляет собой князь Ярополк и его Киев? Не покажется ли мне там еще хуже?
– Надо бежать, – шепнула мне Любава, улучив момент. – В Киеве, под защитой князя Ярополка мы и княжна Рогнеда будем в безопасности.
У меня не было такой уверенности. Да и что может знать ключница полоцкого князя Рогвольда о порядках, царящих в Киеве? Может быть, всем чужакам там без лишних разговоров просто отрубают головы. Нет, на слова Любавы не стоило полагаться.
– Княжна Рогнеда? – переспросил я. – Ну, мы с тобой еще можем сбежать отсюда в Киев – за нами никто не следит. Но как там может оказаться твоя Рогнеда?
Я не сказал о том, что бывшую полоцкую княжну держат на струге Вольдемара посаженной на цепь…
– Мы возьмем ее с собой, – невозмутимо ответила Любава, пристально посмотрев мне в глаза. – Поможем ей бежать, освободим ее.
Сказано это было с такой уверенностью, словно я был предводителем войска, а не отверженным и подозрительным пришельцем, которого не убивают лишь потому, что он каким-то образом может пригодиться.
Я – в сомнительной роли спасителя Рогнеды? Это выглядело просто смешно…
Чтобы прекратить этот разговор, я отошел в сторону и принялся осматривать доверенных моему попечению раненых. Всеславу становилось все лучше, и тут нельзя было не признать заслуги Любавы. Если бы не найденная ею трава и сделанный отвар, которым она на всем протяжении пути без устали поила мальчика, воспаления было бы не миновать. Сделанная мною операция ничего не стоила бы, начнись процесс нагноения. До изобретения антибиотиков в середине XX века тысячи врачей делали смелые и даже уникальные операции, а потом с тоской и болью были вынуждены бессильно наблюдать, как их пациенты медленно умирают от гноя и воспаления.
Вероятно, принесенная Любавой трава была известна знахарям, и ею пользовались, но с течением времени то ли знахари забыли свои тайны, то ли с ними слишком жестоко расправились и вывели подчистую, но рецепт чудодейственного отвара оказался забыт навеки.
Всеслав уже мог сидеть и даже вставал, хотя был все еще слаб из-за потери крови. Глядя в его бледное лицо, я пытался найти в нем проблески радости и надежды. Так всегда бывает с выздоравливающими, а уж к Всеславу это можно было бы отнести с полным основанием. Как-никак, а уж он-то точно находился на волосок от смерти.
Но нет, глаза мальчика оставались пустыми и безжизненными, а движения вялыми, словно он не хотел выздоравливать.
– Ты скоро будешь здоров, – осторожно сообщил я своему пациенту. – Еще несколько дней, и если ты будешь осторожен и не повредишь рану, то я сниму шов и ты сможешь бегать повсюду.
– Бегать? – перевел на меня взгляд мальчик, и его бескровные губы усмехнулись. – Когда я поправлюсь, конунг заберет меня обратно к себе.
После того, что поведал мне Вяргис, настроение мальчика было мне понятным. Оторванный от родного дома, от родителей и вынужденный служить позорной утехой жестокому и развратному Вольдемару, он был глубоко подавлен. Естественно, Всеслав не мог радоваться выздоровлению. Но что мог я сделать для него?
– А ты не можешь сбежать? – спросил я его негромко. – Если тебе не нравится у конунга, то почему бы тебе не попробовать уйти от него? У Вольдемара сейчас много забот и без тебя, он может попросту не хватиться тебя и не послать погоню.
Всеслав снова испытующе посмотрел на меня. С такими взглядами мне уже не раз приходилось сталкиваться здесь. На меня смотрели как на придурка…
Мальчик словно спрашивал себя, являюсь я полным идиотом или провокатором, подосланным Вольдемаром.
– Куда уйти? – наконец сказал он, и его глаза, вспыхнувшие было на мгновение, опять потускнели. – Мне некуда идти. Даже если он не пошлет погоню, то куда я могу убежать?
– Домой, конечно, – ответил я. – Наверное, родители тоскуют по тебе. Они были бы рады увидеть тебя снова.
Мальчик покачал головой и промолчал, а мне оставалось лишь в который раз убедиться в том, насколько мало я знаю этот мир и понимаю здешних людей. Всеслав был уверен в том, что после всего случившегося с ним отец не захочет видеть его, а родные не примут его обратно.
Жестоко? Ну да, однако как мог я судить этих людей? У них свои понятия о морали и чести. Вероятно, Всеслав совершенно прав, и его отчаяние обоснованно. Я вздохнул и отвернулся в сторону.
Ознакомительная версия.
