Настроение немецких солдат с каждым днем все ухудшается, многие из них больны или обморожены. Рядовые и даже младшие командиры начинают открыто выражать недовольство. Майор Гюстав Циммер жалуется в письме домой: "Холод, вши и голод причиняют много страданий. Целыми неделями мы не получаем горячей пищи. Хорошо еще, если есть черствый хлеб, а то и этого нет". Ефрейтор Карл Пискоф пишет семье в Баварию: "Питание в частях становится все хуже и хуже. День, когда удается наесться досыта, считается праздником. О том, чтобы вымыться, и речи нет…"
Отступающие части генерала фон Клейста подвергаются непрерывным нападениям партизан. Бойцы отряда под командованием председателя горсовета тов. М. организовали засаду у дороги, по которой гитлеровцы отходили в глубь тыла. За одну ночь они перестреляли до 70 фашистов, отбили семь грузовиков с награбленными вещами, захватили одно орудие, несколько ящиков со снарядами и до полусотни винтовок. Партизанский отряд казаков ночью налетел на роту немцев и изрубил ее всю до единого человека. Командир отряда тов. К. пять раз водил своих бойцов в атаку. За это время кавалеристы истребили до 350 солдат и офицеров противника, захватили 30 конных повозок, три орудия, пять пулеметов, сожгли до 50 автомашин.
Москва
9 марта 1942 года
Сокольники
Фургон ехал по московским улицам на северо-восток, Нина поняла, что ее везут в Сокольники. Промелькнул центр, потянулись рабочие районы. Чем ближе подъезжали к окраинам, тем слышнее становилась артиллерийская канонада. Бои шли уже на улицах города. Все чаще стали попадаться немецкие танки и бронетранспортеры, а также грузовики с солдатами.
За Красносельским мостом повернули направо. Большие кирпичные дома сразу пропали, вместо них слева и справа потянулись одно- и двухэтажные строения, затем их сменили деревянные домишки. Через пять минут машина въехала в парк. Собственно говоря, это был уже почти лес – с обеих сторон дорогу плотно обступали ели и сосны. Свободная часть сделалась совсем узкой, и фургон с трудом пробирался по занесенному снегом шоссе.
Нина любила Сокольники. До войны она часто бывала здесь с мужем, правда, далеко не заходила. Через несколько минут она поняла, что машина направляется в дачный поселок. Там, очевидно, у подпольщиков была база. Нина оказалась права – фургон затормозил у неприметного одноэтажного домика, занесенного снегом почти до самой крыши. Дача стояла на самом краю поселка, и к ней вела единственная дорога. Нина увидела на крыльце Настю и бросилась к дочери.
– Мама! – девочка прижалась к ней всем телом. – Ты к нам насовсем приехала, правда?
Нина бросила быстрый взгляд на Яна и сказала: "Да, дорогая". Ян отвернулся и сделал вид, что ничего не слышал.
В доме было тепло, топилась настоящая русская печка. Навстречу гостям вышел хозяин, старый профессор Лебедев. После приветствий он повел всех в комнату, служившую гостиной. Его жена хлопотала на кухне, там же был и Михаил Семенов.
– Замерзли, наверное, – засуетилась профессорша, – сейчас вам чаек приготовлю, самовар недавно вскипел.
– Чай – это хорошо, – отозвался Алексей Миронов, – а то мы и вправду закоченели. Начало марта, а морозы, как в январе.
Между тем Петерсен отошел в другую комнату и пошептался о чем-то со своим помощником Леонидом. Алексей, чтобы не видеться с Семеновым, вызвался принести дрова из сарая. Нина и Настя грели руки у печки.
– Михаил, пойди-ка сюда на минутку, – позвал из гостиной Ян.
Когда Семенов вошел, он сказал:
– Хотим поручить тебе одно дело, Миша, довольно сложное и опасное. Надо быть готовым ко всему… Ты, кстати, когда свой пистолет чистил?
– Только вчера протирал.
– А ну-ка, покажи!
Михаил достал из кобуры пистолет и протянул Петерсену. Тот осмотрел оружие и удовлетворенно кивнул.
– Действительно, все чисто, молодец, Семенов, заботишься о своем оружии. А задание тебе будет вот какое – убить своего шефа, штурмбанфюрера СС Вильгельма Крауха.
Мишка дернулся, будто его ударили по щеке, но быстро взял себя в руки. За его спиной незаметно возник Леонид, готовый, если понадобиться, схватить предателя.
– Крауха, я, конечно, убью, – медленно произнес Семенов, – с гестаповцами у нас разговор короткий, но почему вы, Павел Матвеевич (Петерсен был известен Михаилу только под подпольным именем), называете его моим шефом? Непонятно как-то…
– А потому, Миша, – проговорил Ян, – что Нина нам все рассказала – и про твою вербовку, и про работу на абвер, и про контакты с Краухом. Отрицать не имеет смысла, мы знаем достаточно, чтобы шлепнуть тебя как предателя и пособника гестапо. Ну, что молчишь? Скажи хоть что-нибудь в свое оправдание, если сможешь…
– Мне говорить нечего, – глухо пробормотал Семенов, – Все это правда – и про абвер, и про Крауха. Можете расстрелять, пощады просить не буду. Об одном только прошу – не рассказывайте ничего отцу с матерью, пусть думают, что я погиб, как подпольщик Мне пощады нет, а вот их жалко. Я сделаю все, что вы прикажите…
– Ну, вот и отлично, считай, договорились, – улыбнулся Петерсен. – На задание ты пойдешь сегодня же, как только обсудим все детали, тянуть действительно не стоит. А пока посиди под замком в сарае – на всякий случай. Леня, проводи!
Михаил молча кивнул и направился к двери, за ним пошел Леонид. Когда спускались во двор, навстречу им попался Миронов – он возвращался в дом с охапкой дров. Приятели встретились глазами и отвернулись. Семенов понял – Алексей все знает. На лице Миронова застыл мучительный вопрос: почему? Михаил тяжело вздохнул, втянул голову в плечи и опустил голову.
Оправдываться действительно было нечем. Не расскажешь же бывшему другу, как его арестовали прямо в полицейском управлении и привезли на Старую площадь, где за десять минут раскололи… Эльза Карловна выложила полковнику Остерману все про него – и про прошлое, и про настоящее, и про задание.
Остерман только улыбался, когда Шульц давала абсолютно точную характеристику своему бывшему ученику. Ее слова били наотмашь, как пощечины: Семенов хочет казаться героем, рвется в лидеры, но задатков нет, более того – в душе он трус. Знает и тщательно скрывает свою слабость, поэтому и старается приобрести авторитет – ходил даже в парашютную секцию, прыгал с вышки в парке Горького. Но когда дело дошло до реальных прыжков с самолета, испугался – специально ушиб ногу, чтобы не лететь. Скорее всего, именно из-за желания совершить что-нибудь героическое и остался в городе, работать на подпольщиков – это ведь почти подвиг…
Мишка сидел, опустив голову. Кто мог подумать, что тихая и неприметная Эльза Карловна так хорошо его знает? Она оказалась отличным психологом и весьма наблюдательным человеком. Было от чего прийти в отчаянье…
Полковник Остерман, все так же улыбаясь, предложил Семенову простой выбор: либо стать его агентом, оставаясь для прикрытия в полиции, либо немедленно получить пулю за сотрудничество с НКВД.
Семенов, по идее, должен был выбрать второй вариант, так поступил бы любой настоящий герой-комсомолец, но он просто испугался. Когда Михаил услышал слово "расстрел", то руки и ноги стали ватными, а во рту появилась противная сухость. Ужасно захотелось жить – ведь ему, в конце концов, только семнадцать лет! Сколько хороших дел можно еще свершить, какую пользу принести Родине! Например, стать физиком, сделать великие открытия, перевернуть все прежние научные представления. И вдруг вместо всего этого – расстрел?
Михаил не выдержал и разрыдался прямо в кабинете Остермана. Тот сначала растерялся – никак не ожидал столь бурной реакции, потом быстро нашелся: налил рюмку коньяка, заставил выпить, успокоил.
Подумаешь, предательство! Не ты первый, не ты последний. К тому же, если разобраться, это не ты, это тебя предали – твои же начальники, которые сначала убедили, что будем воевать малой кровью и на чужой территории, а потом бросили разбитую армию и смылись за Урал, где сейчас и отсиживаются в безопасности. И ради них ты должен пожертвовать своей жизнью? Разве это справедливо? Тебе еще жить да жить, зачем бессмысленно погибать? Такие люди, как ты, нужны стране… Эльза Карловна, кстати, сказала, что у тебя есть явные способности к физике, и немецкий язык ты неплохо знаешь, это следует использовать. Скоро война закончится, весной большевиков окончательно разобьют, и Россия станет протекторатом Германии. Ты сможешь по моей рекомендации поехать в Берлин, поступить в университет на физический факультет. Учить тебя будут лучшие германские профессора! А потом станешь ученым – будешь проводить эксперименты, писать статьи в научные журналы. Получишь признание коллег и, может быть, даже мировую известность…
Заметь, убеждал полковник, после твоей героической гибели никто не позаботится о твоих близких. В лучшем случае им назначат небольшую пенсию, и все. А кто их обеспечит в старости, кто даст образование твоей сестре? Германия может принять твоих родных – предоставит отцу работу, устроит сестру в хорошую школу… Надо только немного поработать на новую власть, заслужить доверие. И дел-то всего ничего – только сообщать об операциях подпольщиков, и никто не будет знать о твоей новой службе… Общаться будешь лично со мной, приносить данные тоже только мне. Ну как, согласен?
