на помещение, в которое мы зашли.
— Раскатал губу! Это моя опочивальня. У тебя на чердаке угол. Говорю же, комната маленькая, но уютная.
Я на миг задержал руку с деньгами и задумался. Покупать кота в мешке, не осмотрев коню даже зубы, так себе идея. Но, поразмыслив секунду, отдал требуемую плату. Все-таки выбора у меня особого нет. А подвинуться в цене хозяйка явно не желала, понимала цену спроса и, мать его, предложения. На мое место постояльца за день найти можно.
Скрипучая деревянная лестница с хлипкими перилами привела на чердак. Самый настоящий, с пылью, паутиной на балках и прочими запахами крысиных хвостов. Того и гляди летучая мышь из темноты выскочит.
На чердаке отгорожена коморка, запертая на навесной замок. Марфа ловко провернула в нем ключик и распахнула дверь. Вошли внутрь. Мда-а… Жилище больше на кладовку похоже. Почувствовал себя мальчиком со шрамом на лбу, что жил под лестницей. Но тут хоть оконце есть. Маленькое, как бойница, но в случае чего пролезть в него можно.
Вместо кровати — сколоченный из досок топчан, вместо шкафа для одежды — вбитые в стену гвозди. Стол крошечный, больше на широкий табурет похожий.
В углу на стене «мятый» рукомойник, под ним ржавое ведро — вот и все удобства. Но зато, с другой стороны, если шухер какой начнется, то сразу через окно на крышу можно сигануть. А там на соседние дома и дворами, закоулками смыться. Надо только еще изнутри дверь укрепить досками. Чтобы запираться можно было нормально, а не как в шалаше.
— Ну как? — тетка оглядела меня с таким видом, будто ждала излияний восторга.
— Замечательно, — скривился я. — А где у вас тут еду готовить можно?
— Внизу общая кухня. Примуса имеются, но всегда пустые. Свое горючее заливай. Все, что не сожжешь, вмиг на общаг уйдет. Но потом приноровишься, сколько лить, чтобы зараз израсходовать. Свет после семи не включай. Комендантский час.
Я щёлкнул выключателем, лампочка на заскорузлом проводе, что висела на уровне глаз, и не думала загораться.
— Света и так нет, — возмутился я.
— Ишь ты… Зачем тебе он? Светло ведь. Лектричство не всегда есть, столбы еще не восстановили. Все, я пошла. Если что, знаешь где меня искать, а лучше попусту не беспокой. Только ежели съезжать задумаешь, то предупреди. Клопов будешь давить, в окошко выбрасывай.
Марфа скрылась, ловко спустившись по крутой лестнице, а я немного приуныл. Клопов только мне не хватало. Еще и душ на улице. Водоснабжение тоже не восстановили после бомбежки, но даже если бы была вода, скорее всего Марфа все равно бы обязала всех воду с реки таскать в душевую бочку, что примостилась во дворе на сколоченном постаменте, больше напоминавшем уличный туалет. Ладно, прорвёмся…
За стенкой вдруг раздались женские стоны. Прислушался. Нет, это снизу. Ведь нет у меня за стенкой соседей. Один я в «скворечнике» поселился.
Стоны между тем усилились и повторяли толчки скрипучей кровати. Кому война, а кому секс среди бела дня. Что там за молодожены поселились?
Спустился вниз на разведку, посмотреть где кухня и есть ли там общие кастрюли, чашки и прочие ложки.
В коридоре натолкнулся на фрица в мышиной форме офицерского кроя. Тот с раскрасневшейся мордой вышел из комнаты, что аккурат располагалась под моим чердачным жилищем.
Я даже опешил. Какого рожна здесь делает хер офицер? Рефлекторно чуть не заехал ему кулаком промеж глаз. Показалось, что он за мной пришел. Но нет… Китель нараспашку, фуражка набекрень и баварская харя расплылась в довольной лыбе, как в рекламе немецкого нефильтрованного. Казалось, он меня даже не замечал. Бренчал пряжкой, вправляя на ходу ремень.
Я почтительно посторонился, пропуская его, чуть наклонил голову и пробормотал:
— Хорошего дня, гер офицер, — а про себя добавил. — Повезло тебе, ублюдок, что не в лесу на меня наткнулся, а в доходном доме.
В проеме комнаты, откуда вывалился довольный фриц, показалась рыжеволосая девица в легком шелковом халатике явно не советского пошиба. Кружевные полы бессовестно чуть распахнулись, обнажая темные каемки сосков и линию треугольника между скрещенными стройными бедрами.
— Да-а свиданья Гольда, — подмигнул ей на прощание фриц. — Ти лючшая.
— Приходи, Альбертик, — девица отвесила воздушный поцелуй, сложив пухлые губы в куринную жопку.
В ее больших зеленых глазах сверкнула игривость и деланная похоть. Я невольно задержал взгляд на путане. Хороша Маша, да не наша. Фашику дает. И судя по всему, не одному Альбертику. Денежку заколачивает древним ремеслом. Мда-а… Устроился я «удачно». Под боком публичный дом с фрицами.
Между тем девушка разглядела в полумраке мою сгорбленную «учительскую» тушку. Кокетливо запахнула халатик и прощебетала:
— А вы новый жилец?
— Новый, — буркнул я. — А вы, стало быть, на дому работаете?
— Я танцую в баре… Тут недалеко.
— Ну-ну, — скривился я, вспомнив, что ближайший отсюда бар, который я проходил, расположен в старинном особняке (хотя сейчас он, не такой уж и старинный), построенном до революции каким-то аристократом на углу улиц Детской и Набережной.
Сейчас это, судя по всему, была гостиница, кабаре-бар и публичный дом в одном флаконе. В мое время, по иронии судьбы, в этом здании будет размещаться псковский дворец бракосочетаний. А сейчас на особняке висит лаконичная многообещающая вывеска: «Bordellhaus».
Неплохо фашики себе досуг оборудовали. Пока на фронте идут кровопролитные бои, они тут обживаются и даже секс-услуги для своих организовали. По всему северо-западу оккупированной зоны такие заведения скоро разрастутся, как репей на пустыре. Бордели даже поставят на армейское довольствие, прикрепят врача и управляющего. Все для великой победы Рейха, бля…
— Знаю, как вы танцуете, — я многозначительно скривился.
— Каждый выживает, как может, — улыбнулась рыжая бестия. — Меня Златой зовут.
— Ну, конечно, — хмыкнул я. — А настоящее имя?
— Это и есть настоящее. Немцы Гольдой называют.
— Золото, получается.
— А вы понимаете по-немецки? — девица явно со мной кокетничала.
— Александр, — кивнул я, убавив спесь, ведь надо держать образ. — Учитель немецкого в недавнем прошлом.
— Алекс, — хохотнула рыжая.
— Мама, мне уже можно заходить? — сзади раздался детский голосок.
Я обернулся. Мальчик лет восьми-девяти скромно стоял у стены.
— Да мой, хороший, — Злата выскочила и подхватила его за руку.
Сердце неприятно екнуло. Ребенок, проходя мимо, отшатнулся, избегая смотреть в глаза. Мать и сын скрылись в комнате. Теперь мне немного стали ясны мотивы проститутки. Не от хорошей жизни зарабатывает потрахушками с врагом. Но один хрен, как-то мерзко это выглядит…
Да пофиг. Что я буду за каждую падшую женщину переживать? А вот то, что она с фашистами «вась-вась», это может мне пригодиться. Надо будет, как-нибудь к Злате на
