успехи, и судьи уже не выставляют платы за то, какие решения они принимают. До того, как и в иных губерниях, вердикт судьи оценивался по оговорённым ценам. Если будет позволено, Ваше Императорское Величество, то я бы хотел отметить безграничную помощь в делах со стороны Нижегородского генерал-губернатора его сиятельства Вяземского Андрея Ивановича, — отвечал я, решив упомянуть и своего будущего тестя.
— Да-да, я читал. Всем бы чиновникам составлять такие доклады, словно научный трактат. Вяземский мне отдельно докладывал, не стоит за него просить. Впрочем, по делу, господин Сперанский. Меня беспокоит, что вы внедряете в суды наблюдателей. С одной стороны, это стоит денег, с иной… Не находите ли, что это можно расценить, как республиканство? — спросил император, наконец-таки разворачиваясь ко мне всем телом.
— Ваше Императорское Величество, подобного нет ни во Франции, ни в североамериканских штатах. А наблюдателями я привлекал и дворян, и священнослужителей. Ещё они всегда менялись, дабы не запятнать свою честь сговором с судьями, — отвечал я.
— Допущу подобное. Но помните, что ничего республиканского я не потерплю. И, да, я доволен вашей службой, несмотря на многие жалобы, — император заострил своё внимание на картине вроде бы голландского живописца прошлого века. — Чин более не дам, и так растёте быстро, пусть и по заслугам. Но у вас нет никакой награды. Оттого присваиваю вам орден святого Владимира второй степени. И можете просить меня!
Я взял небольшую паузу. Пусть манера проведения аудиенций Павла Петровича уже вполне известна, и он периодически в конце общения даёт возможность обращаться с просьбой. Вот только, как показывает статистика, далеко не все прошения удовлетворяются.
— Позвольте, Ваше Императорское Величество, господину Крузенштерну совершить кругосветное плавание, возвеличивая ваше великое правление и наше Отечество. И чтобы корабли той эскадры везли людей и припасы для Русско-Американской компании. А РАК частью оплатит эту экспедицию, — сказал я и стал ждать реакции.
— Знаете… — Павел задумался. — После принятия гимна Российской империи вы не получили награды. Поместье это, скорее, за то, как сработали в сенате… Не считайте меня неблагодарным… М-м-м… Денег нет в казне, и о сим вам известно. Работайте и далее на благо, а я оплачу тот корабль, что уже готов для американской компании, и распоряжусь о команде. Жалование сами положите матросам и офицерам. Что касается экспедиции, то проекты её уже есть. Матушка не соизволила дать им ход. Коли частью будет оплачен сей вызов для русского флота, то стоит о том говорить позднее. И будьте осторожны, Михаил Михайлович!
После такого, как для императора, так длинного монолога Павел отвернулся к окну и сделал вид, что более общаться не желает. Как это увидели или почувствовали лакеи, я не понял, но двери открылись, приглашая меня удалиться. Вот такая нынче аудиенция. Можно готовиться месяц, ждать ещё столько же, потом приехать и день бродить вдоль стриженных кустов и скамеек, а потом только десять минут и пообщаться.
Но итог, по сути, положительный. Есть орден, который, между прочим, ещё нужно мне оплатить. Я пока в фаворе, но в каком-то странном и с завуалированным предупреждением об опасности. Но корабль… Есть у РАК теперь большое торговое судно, если император обещал оплатить, то можно ставить и пушки, прикрываясь волей государя. На такой корабль более тридцати орудий не поставить, но и это сила в тех краях, где кораблю работать. Насчёт кругосветного плавания, то ответа от государя не было, но и в этом отношении всё может быть. Сказал же Павел, что готов обсуждать.
*…………*……….*
Петергоф
3 июня 1797 года (Интерлюдия).
Аннушка Лопухина захотела съездить в Петергоф. Вернее сказать, не она сама, а те советчики, которые нашёптывали новой фаворитке модель поведения. И главным манипулятором при дворе временно становился Пётр Васильевич Лопухин, отец Анны. Император тяготился пребыванием в Екатерининском дворце, который ассоциировался с правлением матери, и то и дело проявлял нервозность. Ещё неделя в Царском Селе, и могут случиться не самые лучшие моменты, наступит время великого гнева. На эмоциях императора могут прозвучать такие решения, что Лопухиным, только-только начавшим пользоваться своим шансом, придётся посторониться.
Переезд двора, даже такого относительно скромного, как павловский, это грандиозное событие, при этом требующее немалых средств. Многим, если не всем, не понравилось, что вновь нужно ехать. Но возражать воле государя не стали, даже не обрушились с критикой на Анну Лопухину, страшась попасть в опалу.
Лихо партия Ростопчина смогла совладать с партией императрицы Марии Фёдоровны и Екатерины Ивановны Нелидовой, к которой, к слову, принадлежали старые друзья Павла Петровича, те же Куракины. Оттого и начались разговоры о падении первой волны соратников императора. Новая фаворитка пришлась как нельзя кстати и смогла выбить главное оружие у противников Ростопчина — любовницу императора. Немало в этом помогла и новая фигура на шахматной доске — уже ставший графом Пётр Пален.
Не понравился переезд двора и Суворову, но он постарался подальше заткнуть своё негодование, чуя, что всё становится сильно сложно. С Павлом так нельзя, с ним норов не покажешь. Лёгок император на расправу, немало генералов и иных чинов из армии уже отправили в отставку. Так что, приехав в Царское Село и пробыв там целый день без аудиенции, Александру Васильевичу пришлось пристраиваться к большому поезду и следовать за императором в Петергоф. Мало того, по приезду в эту резиденцию русских императоров, Суворов вновь не был принят государем.
— Ваше Сиятельство, — прервал размышления Суворова его слуга Прошка. — К вам господин требуют.
— Прямо-таки и требуют? Прошка, а звать того требователя как? — спросил Суворов, нервничая от сложившейся ситуации, когда не то что аудиенции не дают, но и практически издеваются.
— Так не представились они, требуют токмо, — Прошка пожал плечами.
— Ну, зови! Что стал, остолоп? — резко сказал Александр Васильевич.
Уже скоро с надменным лицом в комнату, где находился генерал-фельдмаршал и самый прославленный русский полководец, вошёл цирюльник, царский брадобрей Иван Павлович Кутайсов. Бывший то ли турчёнком, подаренным Павлу ещё в детстве, то ли безродным грузином, найденным под Кутаиси, сейчас Кутайсов взлетел очень высоко. Никаких политических устремлений, кроме сытой жизни при утолении непонятно откуда взятого честолюбия — вот, пожалуй, та характеристика, которой можно вкратце одарить Кутайсова. Брадобрея в порядочном обществе, к которому и Суворов себя причислял, не любили. Никаких заслуг у Кутайсова не наблюдалось, кроме того, что именно ему получилось свести Павла Петровича сперва с Нелидовой, а когда император стал
