охладевать к этой любовнице, то с Лопухиной. И теперь Кутайсов входит с надменным видом в комнату, будто выше в своих делах самого Суворова.
— Чем обязан? — зло спросил Суворов.
— Особо ничем, Александр Васильевич. Так… Шёл к Финскому заливу, да вот думал, может проведать вас, — отвечал Кутайсов, по-хозяйски обходя комнату.
Эмоции Суворова забурлили.
— Вот, Прошка, — в язвительной манере обратился фельдмаршал к своему слуге. — Плохо служишь мне. Нужно справнее бороду брить. Вот господин Кутайсов, бери его в пример. Он тако же из холопов будет, а нынче уже и господин [пересказан известный исторический анекдот начала XIX века].
Кутайсов побледнел, начал что-то мямлить. Было видно, что он силился не оскорбить Суворова. Брадобрей был хитрым человеком и даже в минуты сильного эмоционального возбуждения понимал, что с великим полководцем нельзя ссориться. И так в обществе не признают, а ссору с победителем турок, поляков и персов не простят даже при дворе.
— Я… Пойду… Лакея пришлю… — растерянно сказал Кутайсов и вышел.
— И чего хотел, спрашивается? Чего приходил? — усмехнулся Суворов, ни капли не жалея о своих словах.
А хотел Иван Павлович сказать, что фельдмаршалу назначена аудиенция через полчаса в парке Петергофа. Вот только, понимая настроение Павла и отношение императора к Суворову, Кутайсов решил и сам поглумиться над полководцем. Павел назначил Суворова главным виновником того, что его, государя, военная реформа встречает сопротивление в армии. Александр Васильевич действительно говорил про то, что не буклями нужно воевать, да косами, а умением и оружием.
— Ваше Высокопревосходительство, государь изволили гулять по парку, вскорости подойдёт к Китайской беседке. Там вы с ним и переговорите, — сообщал ливрейный лакей Суворову.
Александр Васильевич провёл ночь в покоях у Финского залива, там, где когда-то проживала будущая императрица Екатерина Алексеевна. Приятное место, если понимать, что тут же, но в соседнем здании, жил и Пётр Великий. Виды были на Финский залив, и с самого утра спать не давал крик чаек.
Казалось, большая честь оказана полководцу, но отчего-то сам фельдмаршал так не считал. Всё говорило о том, что Павел Петрович решил поумерить спесивость военачальника. До императора довели все или почти все слова Суворова, которые касались государя. И пусть Александр Васильевич и старался выражаться двусмысленно, неоднозначно, но и в этих словах опытные царедворцы, такие, как Ростопчин, нашли злой умысел. Святая святых для Павла — военная реформа подверглась критике Суворова. Говорил фельдмаршал о буклях, новом мундире, сокращениях. Делал это лишь кулуарно, но государю доложили. Император был зол, очень зол, и хорошо, что нашлись те, кто сделал всё, чтобы только Александр Васильевич не встретился с Павлом Петровичем во время пика раздражительности государя словами Суворова.
— Следуйте за мной, Ваше Высокопревосходительство! — сказал лакей, который дожидался Суворова у «шутейной скамейки» в петровской части Петергофского парка, наблюдая, как фонтанчики воды то и дело подымались из каменной кладки.
Суворов вышел, вдохнул прохладного морского воздуха, посмотрел на дуб, который вроде бы как был посажен самим Петром Великим, после обратил внимание на более молодой дубок, это уже екатерининский. Полководец тяжело вздохнул, будто прощаясь с великими эпохами, и направился к Китайской беседке.
— Следуйте в обход, Ваше Высокопревосходительство! — сказал лакей, когда Суворов подходил к шутейному фонтану.
Если бы лакей не остановил задумавшегося фельдмаршала, то он вступил на камни у фонтана, и Суворова окатило бы водой. Эта потеха, созданная ещё при Анне Иоанновне, могла во всех смыслах подмочить полководца. Предстать в таком виде перед императором, ну, и теми, кто его сейчас сопровождает, это сильно сконфузиться.
— А вот и мой полководец! — воскликнул император, до того о чём-то беседуя с Петром Алексеевичем Паленом. — Ну, что же вы, Александр Васильевич, подойдите ближе!
Павел Петрович, казалось, был в хорошем расположении духа. В Петергофе ему нравилось больше. Особенно порадовали государя подошедшие к Петергофу три фрегата, покрашенные на тот манер, который был принят государем. А ещё все матросы и офицеры на этих кораблях щеголяли в чистых новых мундирах.
В Кронштадте получилось на такую утеху для императора отрядить только три фрегата, на остальных кораблях с новой формой были серьёзные недокомплекты, да и капитаны всячески саботировали покраску кораблей, считая это вредительством.
— Ваше Императорское Величество, я рад быть рядом с вами, — сказал Суворов.
— Ну же, фельдмаршал, рядом ли? Когда нужно быстрее продвигать справедливые изменения в военном ведомстве, вы, прославленный полководец, поощряете устаревшие порядки. В битве при Урмии и половина войск не была в новых мундирах, и все оставались без кос, — говорил Павел.
Император говорил с улыбкой, с какой-то издёвкой. И это было крайне странно. Обычно Павел Петрович был груб и хмурил брови. Государь просто списал Суворова и уже не испытывал к нему ни неприязни, ни тех эмоций, которые противоположны этому чувству. При этом император не собирался проявлять гнев, следуя совету Петербургского генерал-губернатора Палена.
— Ваше Величество, при быстрых переходах, кои и явились первопричиной великой победы русского оружия, сложно соблюсти правильность косы и следить за ней, — решительно сказал Суворов.
Александр Васильевич уже по интонации понял, что ничего хорошего эта аудиенция не несёт. Император не стал отвечать на выпад прославленного полководца, а намекнул на иные обстоятельства.
— Как здоровье вашего друга Платона Александровича Зубова? Я знаю, что вы давечи справлялись о нём, — спросил император, посмотрел на реакцию Суворова, но не найдя там ничего ожидаемого, продолжил. — Я отсылал к нему лучших лекарей, все говорят, что он уже не сможет подняться. Страшная трагедия, жаль, что преступника, что в него стрелял, так и не нашли. Благо, что ваша дочь не осталась вдовой, и Николай Александрович Зубов не ранен.
— Слава Богу, Ваше Величество, — только и нашёл что ответить Суворов.
Император дал знак своему секретарю Нелединскому-Мелецкому, и тот поднёс коробочку с какой-то наградой, а также бумаги.
— Генерал-фельдмаршал, за прославление русского оружия, взятие крепости Дербент и победу над персидскими войсками награждаю вас Орденом Святого Иоанна Иерусалимского, а также землёй с пятью деревнями в Пружанском уезде по реке Ясельда у города Берёзы-Картузской. Сие недалече от ваших земель у Кобрина, — сказал император и лично протянул орден Иоанна Иерусалимского с мальтийским крестом в своей основе.
— Рад служить Вашему Императорскому Величеству, — отвечал Суворов.
— Да, а насчёт службы… — Павел взял паузу, посмотрел на Палена, после на Ростопчина, подспудно ища в них поддержку. —
