Нет, караул не устал, не ушёл – он заснул. А в 1989 году, под конец перестройки, на катер Панова ветер перемен принёс журнал «Молодой коммунист» с задумчивой обезьянкой на обложке и подписью: «Каким ты стал сегодня, человек»[78]. А потом грянуло…
Пока Иволгин заседал, наверное, в первых рядах, на батальон откуда-то сверху спустили артиллерию. Оружейной бригаде привезли пушки. Шесть штук, для установки в дотах.
Комбат зло посмотрел на продукцию Кировского завода. Смеётся, что ли, кто-то над ним? Нет, вещь отличная, но где взять время, чтобы засунуть их все в боевые казематы его бетонных коробок?
Казематная пушка Л-17 калибром в 76 мм весила почти восемь тонн. Вещь! Даже немцы трофей ценили, ставя его себе в доты. А боеприпасов – хоть залейся, подходит любой выстрел к русской трёхдюймовке.
– Успеете за два дня? – спросил Ненашев немолодого бригадира оружейников.
Очень хотелось, чтобы успели. Каждая пушка тогда будет строить трёх. Подавить её нелегко, и калибр, по делу, серьёзный. В вопросе капитана надежда победила опыт – а вдруг?
– Да вы что, дня четыре на каждую. Кран такой грузоподъёмности у нас один.
Капитан тяжко вздохнул, чудес на свете не бывает.
– Что на границе творится, в курсе?
– Конечно, давно в курсе. Работаем рядом. Глаза, уши есть, и голова на месте. Давно рабочие гадают, решатся или не решатся фашисты начать войну этим летом. А военные их всех за дураков держат. Чуть спросишь, сразу постное лицо и слова: «Там их тракторы гудят». Нет, мы, конечно, верим!
Значит, и здесь сапёры и бойцы из УРа норки для сусликов копают. Но этот капитан хотя бы своим не врал, а молчал и скрипел зубами от злости, страшно гоняя народ.
Бригадир посмотрел на свою чёрную от масла и смазки руку и буркнул неопределённо:
– Одну попробуем, но без гарантии.
Максим перебирал в уме всё, что помнилось о дотах 1941-го. В памяти резко всплыла фотография с полуодетым немцем около нашей Л-17. Та стояла на фундаменте и в мощной раме, прикрывавшей расчёт с фронта.
Но он чуть подправит идею предков. Куда-то же придётся деть в последнюю ночь эту груду неустановленных бронированных дверей и противоштурмовых решёток. Вот тогда только прямое попадание выведет орудие из строя.
– Не надо трудового энтузиазма. Я понимаю, вопрос в вашей компетенции. Пока не подпишут акты сдачи-приёмки – пушки ваши. Но можно не успеть. Орудия через сорок восемь часов должны быть готовы вести огонь. Давай решать: я выделю людей, и не простых – командиров и сержантов. Ребята квалифицированные и опытные, – капитан улыбнулся, – в смысле, могут грамотно подать, принести и даже прикрутить что-то на место. Вместе поработаете. А мы их, по готовности, трактором растащим на позиции, рядом с дотами, где намечен монтаж. Пусть там, а не вместе постоят.
– Надо запросить разрешение у руководства, – на всякий случай заартачился собеседник, вытирая паклей замасленные ладони. Капитан подбивал его на нарушение технологии, отвечать же придётся не военному, а бригадиру своей головой.
Максим вздохнул: как убедить человека? Мастер никаким боком к батальону не относится. Гражданский специалист, пошлёт в сердцах куда подальше и будет прав.
Словно помогая комбату, в небе ударила шальная пулемётная очередь[79].
– Воздух! – проорал наблюдатель.
Ненашев буквально вбил бригадира в «сквозняк» дота. Как-то не геройски, телом. Не он один. На рефлексах в окопы и траншеи попрыгали все, но бойцы пулемётного батальона быстрее.
На немецкую сторону со снижением уходил небольшой самолёт с неубирающимися шасси, а преследовавшие его истребители разворачивались обратно.
«Хеншель-126», – машинально определил Панов.
Ох, увидит Ненашев одного интеллигентного типа в круглых очках, сразу попросит сменить вывеску. Дабы не путали после близорукие люди аббревиатуры НКВД и НКИД.
10 июня 1940 года по линии Комиссариата иностранных дел СССР подписал с Германией конвенцию по решению пограничных конфликтов. Пограничники строго соблюдали международный договор с пока ещё дружественным соседом. Но товарищ Берия почему-то стал «трусом и предателем», запретив стрелять по немецким самолётам. По любому инциденту стороны были обязаны заявлять друг другу протест и разбираться вместе. Воздушных нарушителей предлагалось сажать, мало ли, заблудился или подвела техника. Тогда пилота и самолёт возвращали обратно. И большинство претензий немцы признавали, подчёркнуто уважительно относясь к соседям[80].
Существовал и другой, легальный путь. Видимо, из-за неуёмной жадности Геринга штурманам бомбардировщиков приходилось постоянно подхалтуривать пилотами пассажирских рейсов «Люфтганзы». Сегодня у кого-то не выдержали нервы. Или слишком близко к разведчику подобрались самолёты большевиков, или очень наглым был фашист, перешедший на бреющий полёт ровно над позициями батальона Ненашева.
– Да чтоб у тебя керосин, сука, кончился! – погрозил вслед кулаком бригадир, вызывая изумлённый взгляд Максима.
– Знаешь, отец, руководство руководством. Твоё право. Но мне здесь ровно через два дня немца встречать. Каждый ствол нужен. Прибудет начальство – вали всё на меня. Мол, оружием угрожал, лицом по земле возил. Топтал, наконец. – Максим поймал ответную усмешку. – Как закончите, сразу готовьтесь к эвакуации. Чтоб по первому свистку чемоданы схватили – и на восток. Сухпайком дня на три вашу команду обеспечу. А ещё запрос всё же пошли, но на бумажке.
Оружейник пристально посмотрел на капитана и вновь покосился на небо. Да, не шутит и точно знает, что не успеют рассмотреть его бумагу.
– Хорошо, сделаю. Но смотри, я твои слова запомнил! Чтоб отказу потом не было!
Максим развёл руками, а бригадир, что-то бурча под нос, ушёл.
Вот и появились у него почти морские пушки. Такую махину руками не развернуть. Хорошо, сектор обстрела в шестьдесят градусов. Но часто стрелять нельзя, без охлаждения выйдет из строя.
Капитан задумчиво поскрёб подбородок. Лучше, чем ничего. Минус одно раздвоение личности в воскресный день. Не придётся до первых выстрелов галопом нестись на местный полигон.
Ещё гадал насчёт самолёта. Случайность или вброс дезы на ту сторону прошёл успешно? Хотя какая деза! Если хочешь кого-то обмануть, рассказывай только правду, но клади её в три короба.
После обеда из Бреста вернулся Иволгин.
Попросил разрешения собрать всех командиров, послушать свежие тезисы. Партийный ты или нет, аполитичным хомячкам не место в Красной армии. Так что и комбат присутствовал, как идейно сочувствующий.
Ничего странного, всё по Уставу ВКП(б), а потом, он же сам решил расти над собой, с юности хорошо зная, что такое обком или горком партии, а особенно их первый секретарь.
