— Не знаю, — обергруппенфюрер поднялся с кресла. — Призываю вас подумать. Вечереет, завтра тяжелый день у обоих, лакей проводит вас в спальню. Завтрак в семь, машину подадут к половине девятого утра. Спокойной ночи, доктор…
И ушел, оставив меня в состоянии, близком к полной опустошенности.
* * *
Заснуть я не мог до полуночи. Ворочался, прислушивался к чужим звукам, доносящимся из-за окна, включил лампу и попробовал читать прихваченный с собой из Берлина отчет, но буквы прыгали перед глазами и я не мог отделаться от мысли, что сегодня не слишком умело сыграл роль Фауста, встретившегося с Мефистофелем.
Наконец, не выдержав, я облачился в домашний халат, оставленный в спальне прислугой, и спустился вниз, в обширную кухню. Включил свет. Нашел молотый кофе и сахар, сварил на газовой плите сразу три порции — это других от кофе бодрит, а меня, наоборот, тянет в сон. Устроился на табурете, глядя в темное окно, выводящее на задний двор.
Надо попытаться еще раз вспомнить всё, что я когда-либо слышал о Гейдрихе. Сплетни, мимолетные разговоры в кулуарах имперской канцелярии и на личных встречах с фюрером. Что-то мне рассказывали жена и Ева Браун, но эти сведения были настолько неинтересны, что со временем окончательно выветрились из головы.
И всё же, и всё же… Кое-что я помню.
Очень у многих имелись веские основания Гейдриха не любить, а то и опасаться. Слишком работоспособен, слишком умен, невероятно быстрая и успешная карьера, чересчур много власти в одних руках. Помнится, года два назад Мильх в приватном домашнем разговоре шепотом озвучил — «А что, возможно и преемник…», пускай было общеизвестно, что официальным преемником является рейхсмаршал, уже тогда начавший терять былую популярность.
Кстати, о последнем. Именно Геринг, иногда способный блеснуть остроумием, запустил в обиход одно из заглазных прозвищ Рейнхарда Гейдриха — «Четыре „Х“», «Himmlers Hirn heifit Heydrich», безусловно, обидное для рейхсфюрера СС — «Мозг Гиммлера зовется Гейдрих», прозрачно намекая, что большая часть работы в этом ведомстве выполняется не Гиммлером, а его излишне шустрым заместителем.
На месте рейхсфюрера я бы непременно задумался, ибо шутки шутками, а в таком неслыханном гадюшнике, как высшие круги СС (уж поверьте, я знаю не понаслышке, много лет был свидетелем тамошних интриг, о которых в рейхсканцелярии были отлично осведомлены!), подсиживания, внутренние войны группировок и просто мелкие гадости конкурентам за чины и должности — дело самое обычное, можно сказать, житейское.
Гитлеру иногда приходилось лично вмешиваться и своей волей решать возникавшие конфликты, после чего он частным образом жаловался мне на «отсутствие порядка» даже в столь влиятельной организации. Показательно, не правда ли?
Тем не менее Гейдрих стоял неколебимо, будто гранитный утес среди бушующего моря интриг. Однако в сентябре прошлого года он получает звание обергруппенфюрера и генерал-лейтенанта полиции и одновременно с этим — какая неожиданность! — назначение с очевидным понижением: исполняющим обязанности рейхспротектора в Прагу.
Гейдриха под благовидным предлогом выставили из Берлина, это было очевидно любому наблюдателю. Убрали подальше, оставив, правда, в прежних чинах. Но в его кабинете на Принц-Альбрехтштрассе теперь расположился группенфюрер Эрнст Кальтенбруннер, человек мне малознакомый и столь же малоприятный — без повышения, без официального занятия должности, но это всё равно знак.
Как это случилось, в чем причина — не знаю. Гитлер при мне не обмолвился и словом, любые разговоры в Ставке решительно (но без угрожающего тона) пресекал, а следовательно, можно сделать вывод, что господин обергруппенфюрер стал чересчур много себе позволять, вдобавок приобретя огромное влияние. Такое у нас мало кому прощается.
Но с учетом вечернего разговора и тех документов, что показал мне Гейдрих, прошлогодняя история предстала передо мной в совершенно ином свете.
Это уже не просто глухое недовольство. Это оппозиция. Не заговор, не подготовка к мятежу, а серьезная оппозиция, которая понимает, что крах неизбежен. В чем Гейдрих и попытался настойчиво, но без ненужного воодушевления меня убедить.
И представляет эту оппозицию руководитель Главного имперского управления безопасности.
Дожили.
Любопытно, как давно Гейдрих задумался? Явно не вчера. И скольких сумел убедить?
…Спать, спать. В конце концов, мне еще предстоит выполнять прямые служебные обязанности наступающим днем. А в свете открывшихся реалий это будет стократ сложнее.
* * *
Богемия не зря именовалась «фабрикой Европы» — вслед за распадом Австро-Венгрии и появлением на политической карте Чехословакии обитатели маленькой страны совершили изумительный экономический прорыв.
В 1928 году, всего через десять лет после окончания Первой мировой, Чехословакия вышла на десятое место в мире по промышленному производству, а это, знаете ли, заставляет относиться к богемцам с уважением. Достаточно вспомнить, что до войны чехословаки поставляли оружие почти всем странам Европы, а когда судьба Богемии окончательно решилась в Мюнхене, начали снабжать германскую армию. Чем весьма успешно занимаются до сих пор.
Успешно? Здесь я преувеличил. Благодаря стараниям тех самых «дилетантов», о которых в красках рассказывал мне вчера Гейдрих, богемское экономическое чудо превратилось в богемское экономическое чудище, на смертный бой с которым мне и пришлось выйти…
Наследство нам досталось богатое, не поспоришь. Огромные запасы угля в Судетах, развитая металлургия (орудия здешнего производства по качеству не уступают крупповским!), машиностроение, химическая промышленность, прекрасная транспортная сеть — всего не перечислить. Бриллиант из короны Габсбургов перекочевал к новым владельцам.
Но, как водится, есть нюансы. Имя самому главному нюансу — концерн «Рейхсверке Герман Геринг». Монстр, созданный трудами «нашего высокочтимого рейхсмаршала», если повторять слова Функа на памятном совещании в Министерстве авиации.
— …А я ничего не могу поделать, — разводил руками мой собеседник, господин Антон Шенк, директор по снабжению предприятия BMM. Он как раз происходил из плеяды «старых профессионалов», для которых современная экономика Рейха являлась одной леденящей кровь загадкой. — Хорошо, контракт на поставку машин для вермахта подписан, поставки согласованы, производство развернуто. Но как мне прикажете поступать, когда волевым решением… — Шенк поднял глаза к потолку, явно не решаясь упоминать громкие имена, — вольфрам и никель идут не нам, а в авиационную промышленность, где опять же не используются напрямую, а отправляются на склады: вдруг да понадобятся в среднесрочной перспективе? Это далеко не единственный пример! Отвечать за срыв поставок военного заказа для действующей армии придется мне… Возможно ли работать в таких условиях, господин министр? Как?
