— Ты Лёлька, — говорит, — хороший человек, но в политике не смыслишь ни черта! Такова логика революционной борьбы: от слов – к делу!
— А ты, — отвечаю, — эту логику Аньке Жехорской растолкуй: за что вы её матери лишили, да и отца чуть не угробили!
Тяжелы мои слова для Сашки оказались, враз лицом почернела.
— Не должно было такого случиться, — отвечает тихо, — не было такого уговора.
— Было, не было, — говорю, — а случилось. И кровь эта теперь и на твоих руках тоже. Не столько, конечно, сколько у Пашки твоего. Он ведь ещё и присягу нарушил, на товарищей с оружием пошёл!
— Да что ты всё мой да мой! — воскликнула Сашка. — Если хочешь знать, мы с ним ещё до этих событий расстались.
Во как! Про то я не знала.
— А что так? — спрашиваю.
— Застала я его с одной… прямо на нашей постели!
— Дела… — вроде сочувствую. — Только, думается мне, это вашей свободной любви вроде как не противоречит? — а тут вроде подколола.
Сашка не ответила, только рукой махнула. Сидим, молчим. Потом Сашка как-то грустно так говорит:
— Хоть и чужой он мне теперь, а всё одно жалко: такой мужик пропадает!
Вот и пойми нас, баб: что для нас на этом свете важнее?
МИХАИЛЯ про трость Войновского уже и забывать стал. А как дело к выписке сдвинулось, так и вспомнил. Мне первая пуля ведь только жилы отворила, много я по её вине крови потерял, зато иного вреда, считай, не принесла. А вот вторая что-то со спинным мозгом наделала. Я в медицине не силён, точнее не скажу. Только я первые две недели после ранения ничего ниже пояса не чувствовал. Потом стало понемногу отходить. Теперь вот только нога левая не полностью меня слушается. Врачи говорят, что и это, даст бог, пройдёт. А пока нужно с тросточкой походить. Вот я и вспомнил о своём трофее, попросил Ерша привезти, он и привёз. Меня, если честно, выписывать пока не хотели. Но я как узнал про то, что Ёрш переезд Ленина в Питер организовывает, да по железной дороге, страсть как захотелось на экспрессе прокатиться. Врачей я уломал быстро. Им с таким больным спорить – себе дороже. Перед отъездом попросил Ерша выкроить время, свозить меня к Маше на могилку. Посидел рядышком, пошептался с ней немного. Скоро часто видеться будем, сказал. Я для себя решил в Москву перебираться, только это пока секрет. Так что строго между нами, хорошо?
С Ильичем пересеклись уже в вагоне. Лечение пошло ему на пользу, хорошо выглядит. Куда бодрее меня. Так что если моему здоровью мятеж боком вышел, то его – как раз наоборот. Мне Ёрш рассказал под большим секретом, как было на самом деле. Не было никакого удара. Просто глубокий обморок ввиду сильного нервного переутомления. Как раз после очередной ссоры с Троцким, тот ещё из Горок не успел уехать. Ну и дал команду – Надежда его в этом поддержала (думаю, она тогда и вправду исключительно о здоровье мужа пеклась) — уложить вождя в постель недельки этак на две. Сам Ленин против этого возразить ничего не мог, поскольку поначалу действительно был плох, а потом его таким количеством успокоительно напичкали, что он на время впал в абсолютный пофигизм, больше спал. А Троцкий, вернувшись в Москву, дал отмашку к началу «стихийных» выступлений рабочих и «революционно настроенных» солдат и матросов. Лацис и Блюмкин для усиления эффекта организовали покушения на Машу, Дзержинского и меня, к сожалению, небезуспешные. Этим, впрочем, их успехи и ограничились.
Ленин, как меня в вагоне увидел, страшно обрадовался. Затащил к себе в купе, и проговорили мы с ним часов пять с небольшими перерывами. Но поезда в нашем 20-м году между двумя столицами передвигаются не так скоро, так что время на сон тоже осталось.
Питер угостил нас мелким дождичком. Ленина встречают, как и положено, с помпой. На перроне оркестр играет, почётный караул выстроился. Ну и официальные лица во главе со Сталиным. Усатый меня в окошке увидел, поприветствовал. Ленин, перед тем как проследовать на выход, ко мне подошёл, руку сжал, заглянул в глаза. «С вами, Михаил Макарович, разговор ещё не закончен, — говорит. — Как здоровье позволит, милости прошу ко мне, договорим!» Ёрш, обнимая, шепнул: «Извини, Шеф, сам понимаешь, служба…» – «Да иди ты, — говорю, — со своими извинениями. А то я не понимаю». Дождался, пока перрон опустел, и, опираясь на трость, пошёл к выходу. Только нормально мне выйти не дали. Подхватили в дверях с двух сторон какие-то дюжие молодцы, перенесли и поставили пред светлые очи аж двух генералов сразу. Когда они все на перроне нарисовались? Ведь только пустой был. А генералы те: мой старинный друг Глеб Абрамов и… Батюшки святы! Ольга в генеральском прикиде! Сюрприз удался. Ёрш, собака, удержался, не сдал. Обнимают меня в три руки. Глеб, если не забыли, одну руку под Ригой оставил.
Когда садились в машину, Глеб спросил: «Может, к нам?» – «Нет, — говорю, — только домой!» – «Ну мы другого и не ожидали, — кивнул Глеб. — Наташа с утра у плиты хлопочет» – «Как она там, — спрашиваю, — справляется?» – «Справляется, — кивает Ольга, — Наташка, она молодец. Пятеро по лавкам, а она цветёт, не устаёт» – «Как, — спрашиваю, — пятеро? Ваш что, тоже там?» – «Что значит «тоже»? — возмущается Ольга. — Коли мы оба здесь, ему-то где быть?» Ну да, логично. «Наташке, конечно, непросто, — продолжает Ольга. — Но так она и не одна с ребятнёй возится. Ты же помнишь?» Киваю. Конечно, помню. Только память эта как бы из другой жизни… Ловлю себя на мысли, что и ТУТ у меня уже образовалась другая жизнь…
* * *
Жехорский положил телефонную трубку и кликнул жену:
— Маша, пора, машина у подъезда!
Маша выскользнула из детской.
— Не шуми, Анюта и богатыри только что заснули.
— Все разом? — удивился Михаил.
— Представь себе, — присоединилась к ним вышедшая вслед за Машей Наташа. — Как Анечка заснула, парни поглядели, поглядели, да тоже глазки и сомкнули.
— Дамы, пора, — напомнил Михаил.
— Успеем. — Маша повернулась к Наташе. — Давай тут, осваивайся. Чтобы к нашему возвращению чувствовала себя полноценной хозяйкой!
Улыбка у Наташи получилась чуть виноватой.
— Я вам так благодарна, ребята, но всё одно мне перед вами неудобно.
— Так удобно или неудобно? — нахмурилась Маша.
— Тут удобно, — Наташа для иллюстрации чуть притопнула по паркету ногой, — а перед вами – нет.
— Ты это удобно-неудобно давай кончай, — чуть строжась, произнесла Маша. — В конце концов, не о наших удобствах речь. Детям тут удобно? Отвечай, удобно?
— Удобно, — вынуждена была согласиться Наташа.
— А это, заметь, главное, остальное несущественно. Да и смогла бы ты в той своей квартирке хотя бы одну помощницу разместить?
