Я мгновенно присел и беззвучно повалился боком в сторону от тропы под укрытие папоротников. Лежать было мокро и неудобно, но я не смел пошевелиться. Храп и тягучий гортанный крик, как бы стелясь по земле, докатились до меня. На сиренево-зеленом фоне лиан и кустарников, среди хаоса тусклых бликов и мутноватого света, скользнул длинной пологой дугой, весь распластавшись в широком упругом прыжке, крупный зверь, весь в продольных переливчатых полосах рыжих и черных тонов.
Я слышал, как затрясся толстый сук, кто-то пронзительно взвизгнул, а затем послышался упругий удар о землю: хищник «снял» кого-то с ветки и мягко, но грузно соскочил вниз. И не держал ли он сейчас в пасти нашего зазевавшегося предка?..
Резкие всхрапы, временами прорывавшиеся у хищника, постепенно затихали, по-видимому, он удалялся. У меня отлегло от сердца.
Нетвердо ступая и напряженно вслушиваясь, я продолжал свой путь. Волнение, вызванное пережитой опасностью, еще не утихло, и я с трудом перешагивал через высокие досковидные корни баньянов и фикусов. Почва на оголенных местах была красной. «Красноземы — обычная почва тропиков», — вспомнил я. Меня знобило, хотелось лечь и хоть немного отдохнуть. Но надо было идти дальше, мне казалось, что я вот-вот выйду к Машине времени.
Но я не вышел к ней и через час. Преодолевая густое сплетение тростников, пробираясь в пышной зелени магнолий, я медленно продвигался вперед. Каждый мой шаг был мучителен. Наконец деревья стали крупнее и реже, меня обступили сал и акации, под ногами снова открылась почва. Прохладный полумрак сменился ослепительными вспышками солнца, прорывавшимися кое-где сквозь многоярусную листву. Деревья вновь превратились в мощные колонны, возносившие ввысь лиственные шатры. Матовые белые цветы свешивались с ветвей и вырастали прямо из стволов. Ботаники называют это явление каулифлорией. Гигантские лианы, толщиной в торс человека, застыли в сомнительной неподвижности, соединяя вершины деревьев и их подножия подобно стоячему такелажу кораблей. Тени становились все бледнее, на земле часто попадались пестрые пятна колоний грибов и какие-то лилового цвета мхи. А с листьев все время сочилась вода, как будто там, наверху, при ясном небе все время моросил дождь, и я промок до нитки.
Я был рад, что меня пока не донимали древесные пиявки и странствующие муравьи. В наше время им предпочли бы встречу с тигром.
По-видимому, я возвращался не той тропой: не слышно было и жалобных воплей мастодонта, которые могли бы служить ориентиром. Впрочем, мастодонт мог либо вырваться из ловушки, либо погибнуть.
Я достиг места, где среди пятен сгустившейся темноты сверкала под солнцем листва кустарника и казалась особенно яркой роща бананов. Где-то недалеко журчал ручей, и мне захотелось освежиться в его прохладной воде. Но меня подстерегали неожиданности.
Берег ручья был покрыт высокой жесткой травой. Дальше крупные ползучие растения неизвестных пород приютились между корнями деревьев, протягивая к небу большие овальные веера. Множество цветов и лазящих растений с чешуйчатой корой цеплялось за обнаженные стебли кустарника, похожего на южноамериканскую юкку.
С того места, где я стоял, открывался вид на широкую заводь, укрытую справа в голубоватой тени. На спокойной поверхности воды лежали округлые листья и матовые бело-розовые цветы.
Огромные животные, способные помериться силами со слонами, стояли и лежали в самой глубокой части заводи. Передо мной были бронтотерии, величайшие из травоядных, если не считать индрикотериев. Это были красавцы, и ради того, чтобы увидеть их, стоило несколько часов проблуждать по лесу. Они походили на исполинских горбатых носорогов со странной прогнутой мордой, украшенной двумя парами своеобразных тупых рогов. Стремясь поглядеть на них поближе, я стал красться вперед и вдруг с шумом обрушился в какую-то яму, скрытую подгнившими корнями. Когда я, проклиная свою неловкость, выбрался наружу и встал, над кустами со стороны заводи возвышалась гигантская тень, заслоняя солнечный свет. Я попятился.
Один из бронтотериев вздумал уяснить причину внезапного шума и, раздвинув уродливой головой колючий кустарник, бессмысленно поводил ею, принюхиваясь и вращая белками глаз. Должно быть, он уловил новый для него и странный запах человека и теперь решал, означает ли этот запах мир и возможность безмятежно нежиться в прохладных струях или угрозу.
И тогда я совершил непростительную глупость: кинулся бежать сквозь кустарник в глубь леса. Бронтотерий тотчас заметил меня и принял решение не в мою пользу.
Я помню, что кусты терновника показались мне дальше, чем были на самом деле, и меня словно обожгло пламенем, когда я погрузился в их колючие недра. Я круто повернул и притаился за высокими корнями большого замшелого дерева. Огромный, лишенный сообразительности бронтотерий, кряхтя и пыхтя как паровоз, грузно пробежал мимо. Земля глухо прогудела, и топот стих. Пока бронтотерий раздумывал, пытаясь как-то объяснить мое исчезновение, и старался отыскать меня по запаху, я получил небольшую передышку.
Я уже решил, что он не вернется, но эхо тяжелых шагов и отчаянный треск ветвей известили меня, что я ошибся. Бронтотерий медленно приближался с подветренной стороны. Видимо, у него было отличное чутье, и рано или поздно он должен был открыть мое убежище. Тогда я решил перебраться на противоположную сторону ствола. Но я не успел. Широкие стреловидные листья лиан заколебались, когда я пролезал под ними, и мой противник сразу рысью направился ко мне. Огромная морда нависла надо мной, трехпалая тумбовидная нога с шумом опустилась на хрустнувшие корни в пяти шагах от меня. И тогда я, ломая ногти, захватил горсть земли и полусгнивших листьев и с силой метнул в отверстую слюнявую пасть. Он вскинул голову и остановился как вкопанный. Следующая порция грязи залепила его правый глаз. Бронтотерий был невероятно грузен, весил несколько тонн и поворачивался медленно. А я вертелся вокруг него, ошеломляя его ложными наскоками, забрасывая пригоршнями земли, и выискивал пути спасения.
Надо мной сравнительно низко свисала лиана.
«Вот бы мне сноровку Маугли!» — мелькнула мысль и, пока бронтотерий отфыркивался и тряс головой, я подпрыгнул и повис в узловатых петлях лианы. Гигант, заметив мой маневр, сперва ничего не понял, а затем, нагнув голову с тупыми рожками на кончике носа, бросился ко мне. Я висел на высоте трех с половиной метров от земли, а лиана свисала еще ниже!
Я увидел его прямо под собой, затем меня сильно качнуло, жесткая щетинистая шкура ободрала мне ногу, лиана лопнула, и я шлепнулся прямо на круп животного, широкий, как обеденный стол, и покатый назад. По-видимому, моим приключениям во времени пришел конец…
Но оказалось, что я спасен. Я кубарем скатился на землю, а тупое чудовище в ужасе, храпя и взвизгивая, бросилось прочь, натыкаясь на деревья и топча кустарники. Через минуту его топот и пыхтение замерли вдали.
Я долго лежал в куче ветвей, приходя в себя от пережитого и стараясь унять бившую меня нервную дрожь. Все тело ныло, точно избитое палками, а царапины горели и кровоточили… «Надо искать машину», — вспомнил я и, с трудом поднявшись, снова отправился на ее поиски.
Лес внезапно расступился, и я очутился на краю обрыва, уступами спускавшегося в широкую низину, которая простиралась до горизонта. Перед моим изумленным взором в лучах низкого закатного солнца вставали на равнине кроваво-красные пирамиды, шпили, башни — удивительные изваяния, созданные ветрами из красного песчаника. Зрелище было великолепное.
Эоловые останцы были сложены из горных пород различной твердости, и даже горизонтальные слои песчаников неодинаково сопротивлялись выветриванию. Менее прочные породы скорее разрушались, осыпались и выдувались могучими вихрями, крутившимися в долине, словно в гигантской чаше. Между слоями пород потверже постепенно возникали выемки и желоба, обегавшие все останцы на одном уровне, а самые твердые слои выступали на их боках выпуклыми горизонтальными галереями.
Стоя у самого края пропасти, я обозревал величественную панораму. Неподвижная, точно замершая, долина купалась в прозрачной лиловой дымке, едва колышущейся под жгучими потоками солнечного света. Густые леса на отдаленных холмах просвечивали сквозь дымку смягченными голубоватыми тонами. Тишина почти осязаемым покрывалом была наброшена на ландшафт.
Там, далеко внизу, у подножий пылавших огнем эоловых монументов, на сочных лугах паслись какие-то стада. «Надо узнать, кто это», — решил я.
Я знал, что вблизи стад травоядных всегда скрываются хищники. Близился вечер, я был голоден, шатался от усталости и все еще не нашел Машину времени. Благоразумнее было бы вернуться и продолжать поиски, но любознательность взяла верх, я должен был все увидеть и узнать. У меня, наверное, был странный вид, когда, одетый в лохмотья, я бесшумно крался по краю пропасти, освещенный удивительным лимонно-желтым светом.
